Все трое молчали.

— Папа, — сказала Наташа, — ты меня извини… Только… я уйду с кафедры…

— Нет, — сказал Григорьев.

— Уйду, — повторила Наташа.

— Ни в коем случае! — сказал Григорьев. — Ты с ума сошла!

Он подошел к ней. Провел рукой по ее волосам. Попытался заглянуть ей в глаза.

Наташа смотрела в сторону.

— Доченька, — сказал он. — Что ты говоришь!.. Ты моя ученица… Мое продолжение… Гордость моя…

— Я не могу… каждый день видеть его… честные глаза, — сказала Наташа. — «Здравствуй, Наташа»… «До свидания, Наташа»… «Как дела, Наташа?»… Это не выносимо…

— Но почему? — беспомощно спросил Григорьев.

— Потому что я его люблю! — крикнула Наташа.

— Проклятие! — сказала Вера Захаровна. — Господи, какое проклятие!

Наташа обернулась к матери.

— Мамочка, — жалобно сказала она. — Но он-то… в чем виноват? Это ведь… я люблю.

Зазвонил телефон.

Никто не, брал трубку.

Телефон звонил требовательно, настойчиво.

Наконец Григорьев подошел к аппарату.

— Да, — сказал он, — слушаю… Ленинград?.. Я слушаю…

Секретарша Сидора Михайловича была очень любезна.

— Здравствуйте, Павел Романович, — говорила она в трубку. — Я вас с Сидором Михайловичем соединю… — и вполголоса сказала по внутреннему: — У телефона профессор Григорьев.

Подождала секунду и осторожно положила трубку своего аппарата.

Попов был в приемной.

Сидел на стуле и в упор, напряженно, смотрел на плотно закрытую, обитую черным дерматином дверь директорского кабинета.

В приемной продолжалась своя жизнь. Заходили люди. О чем-то разговаривали. Смеялись.

Секретарша, улыбнувшись, обратилась к Попову:

— Какая погода в Туранске?

Расслышал он не сразу.

— Хорошая, — сказал он.

— Город красивый?

— Что? — не понял он.

Удивленно покосилась она на этого странного парня.

Не отрываясь, смотрел Попов на черную дверь директорского кабинета… Иногда оттуда доносился голос Сидора Михайловича. Слов было не разобрать. Вот директор что-то проговорил сердито. Вот громко рассмеялся…

Попов терпеливо ждал.

Зуммер раздался неожиданно.

— Зайдите, — сказала секретарша.

Попов встал. Открыл дверь.

Директор все еще разговаривал по телефону.

— …Да, да, — сказал он в трубку. — Именно… — он обернулся к Попову. — Ну так вот, товарищ Попов… Павел Романович тоже крайне удивлен вашему визиту ко мне… Павел Романович совершенно со мной согласен… Раз вы не доверяете ученому совету института, все основания у нас — отменить вашу защиту…

Попов понял: все, это конец. Этого надо было ожидать.

— Все ясно! — сказал он.

Сдерживать себя больше не имело смысла.

— Возьмите, — директор института протянул Попову трубку. — Павел Романович хочет сказать два слова…

Трубка была у самого лица Попова.

— А зачем? — громко, так, чтобы слышно было на другом конце провода, спросил Попов. — Мне и так все ясно… Это месть! Личные счеты со мной…

Директор института, продолжая держать трубку в вытянутой руке, изумленно смотрел на него.

Потом поднес трубку к уху.

Услышал частые гудки отбоя.

Пожав плечами, положил трубку на рычаг.

— Что происходит? — тихо спросил он Попова.

Попов молчал.

— Профессор Григорьев согласился, что после вашего заявления мы вправе отменить защиту, — сказал директор. — Но из личного к нему одолжения… и учитывая ценность вашей работы… просил этого не делать.

Попов молчал.

— Павел Романович просил оказать вам полное содействие, — проговорил директор. — Сказал, что это его настоятельная личная просьба…

Попов молчал.

Не произнося ни слова, широко раскрыв глаза, смотрел он на Сидора Михайловича.

Григорьев медленно опустил на рычаг телефонную трубку.

Вера Захаровна и Наташа безмолвно смотрели на него.

— Папа, в чем дело? — спросила Наташа.

Он не ответил.

Подобие виноватой улыбки показалось на его лице.

Он закрыл глаза.

— Папа! — шепотом сказала Наташа.

Вера Захаровна бросилась к Григорьеву. Наклонилась над ним. Взяла его голову в руки. Коротко приказала: