В Петрограде член Думы спросил Ломоносова: «Угодно ли вам признать новую власть?» «Да, угодно», — торжественно ответил Ломоносов. «Угодно ли вам доставить себя в распоряжение нового правительства?» «Да, угодно», торжественно повторил Ломоносов.

Если верить автору книги, в те поворотные дни отечественной истории судьба ему отвела роль необыкновенную, можно сказать, выдающуюся: он оказался среди счастливцев, приложивших руку к отречению от престола последнего российского царя.

Покинув Петроград, царь пытался соединиться с верными ему войсками.

1 марта 1917 года, когда стало известно, что царский поезд подходит к Малой Вишере, Ломоносов, по его словам, решает действовать.

Вот как он сам это описывает:

«Иду к Бубликову. Он спит. Разбудить его нет никакой возможности. Бурчит, ругается и упрямо ложится опять. Тогда сам бегу к телефону.

— Государственная дума? Соедините с председателем. Михаил Владимирович, вы?

— Я Родзянко. Кто говорит?

— Министерство путей сообщения. По полномочию комиссара Бубликова, член инженерного совета Ломоносов. Вы меня знаете?..

— Что вам угодно?

— Императорский поезд в Малой Вишере. Что прикажете с ним делать?

— Сейчас обсудим…

Ломоносов ждет. Опять звонит в Думу.

«Еще не решили».

Из Малой Вишеры сообщают: «В 4.50 поезд литера «А» отправился обратно в Бологое».

Ломоносов снова звонит в Думу: «Задержать?»

«Не решено еще. Следите за поездом».

Ломоносов негодует: чего они тянут?

2 марта около девяти часов утра из Бологого сообщают, что царский поезд прибыл туда.

Дума наконец решается: «Задержите поезд в Бологом, передайте императору телеграмму председателя Думы и назначьте для этого последнего экстренный поезд до станции Бологое».

В телеграмме царю Родзянко указывал на критическое для трона положение и просил свидания.

Под личным наблюдением Ломоносова телеграмма эта была передана в царский поезд. Однако никакого ответа не последовало.

И вдруг…

Свидетельствует опять Юрий Владимирович:

«…Раздался звонок Правосудовича:

— Из императорского поезда ко мне поступило требование дать назначение поезду из Бологого на Псков. Что делать?

Как молния в моей голове пронеслась мысль о всей опасности этого плана: Николай хочет пробраться к армии.

— Ни в коем случае! — отвечаю я Правосудовичу.

— Слушаю, будет исполнено!

Но не прошло и десяти минут, как из телеграфа мне передали записку по телефону: «Бологое. Поезд литера «А» без назначения с паровозом Николаевское отправился на Псков».

Бубликов в бешенстве заметался по кабинету.

— Что делать? Говорите скорей.

— Положение серьезное, — отвечал я, сохраняя свое спокойствие, — надо обсудить.

— Надо делать…

— Обдуманное. Только обдуманное… Взорвать мост? Разобрать путь? Свалить поезд? Едва ли Дума нас за это похвалит. Да и кто все это будет делать? Лучше забьем одну-две станции товарными поездами, тем более что поезд без назначения, даже царский, не может не затираться товарными поездами.

В это время в кабинет вошел Устругов. Бубликов стремительно кинулся к нему.

— Сейчас же распорядитесь, чтобы на пути литеры «А» по Виндавской дороге один из разъездов был загорожен двумя товарными поездами.

— Такие распоряжения я исполнять отказываюсь!

— Что-о?..

Говорят, я приставил свой револьвер к животу Устругова, но я этого момента не помню. Устругов побледнел как полотно, залепетал:

— Хорошо, хорошо… сейчас…

Ломоносов честно признается: «Когда я вспоминаю эту сцену, мне всегда делается стыдно за себя… Зачем было грозить револьвером?..»

Задержать царский поезд в Бологом удалось.

Но инцидент с Уструговым имел хорошую сторону. «Даем теперь сами распорядительные телеграммы без помощи статистов старого режима», — небрежно роняет Юрий Владимирович.

Отречение царя было подписано в Пскове после совещания с членом Государственного совета Гучковым и депутатом Шульгиным.

Акт отречения сообщили в столицу железнодорожным телеграфом.

Когда генерал Иванов, верный царю, позвонил Ломоносову и потребовал: «По высочайшему его императорского величества повелению я вам приказываю вместе со всеми эшелонами пропустить меня в Петроград», — Ломоносов ему ответил гордо и язвительно: «По повелению какого императора, генерал?»