Дима казался спокойным, стоя у окна, но я знала, что на самом деле ему не нравится неизвестность, в которую я его поставила, и то, как я сейчас виду себя. Просто, если он возьмет меня даже элементарно за руку, я рассыплюсь. Рассыплюсь на чертовы плаксивые куски жалости к самой себе.

Захожу в кабинет и сажусь в кресло перед его столом. Ожидаю, что он займет свое обычное — место за столом, но он приближается ко мне и садится в рядом стоящее кресло.

Даже в настоящий момент, в самом шатком эмоциональном состоянии, я осознаю значение ее жеста — со мной он в паре, в партнерстве, на равных.

Пожалуйста, пойми и прости меня. Я, правда, очень тебя люблю. Ты единственный остался у меня и был все это время. Ты — моя семья.

Делаю глубокий вздох, и выдаю ему, протягивая папку:

— Это документы, подтверждающие, что я являюсь владельцем большинства акций. Я — главный акционер, — отвечаю на его невысказанный вопрос. — Главной компании Симонова и той мелкой, приносящей большую прибыль… Тот самый акционер, которого ты искал.

Дима отрывает глаза от папки и смотрит на меня. Он даже не открыл ее.

— Прости меня, пожалуйста, за то, что скрыла от тебя эту информацию, — начинаю быстро тараторить, также быстро, как бьется мое сердце от паники, что мой муж не захочет больше иметь со мной ничего общего. — Но, сначала это было логично, что я придерживаю что-то у себя, а после мне стало страшно, что моя ложь разладит наши отношения. Хотя, продолжать скрывать от тебя, когда я видела, как ты разыскивал акционера — это тоже было подло. А после… а в последние дни, я думала, что это поможет Симоновой в случае развода отомстить бывшему мужу и встать на ноги… но, я вновь оказалась полной дурой.

На последних словах мой голос наполнился сдерживаемыми слезами. Дима нахмурился то ли от разочарования во мне, то ли подмечая тот факт, что я назвала родителей по фамилии.

Я отказываюсь их называть теперь как-то по-другому. Они больше для меня никто…

— Ты должна играть еще более убедительнее, — слышу голос своего отца и внутри поднимается раздражение. — Нужно поторопиться пока ничего не случилось.

— Если мы будет слишком торопиться, то она может что-то заподозрить, — голос матери звучит уверено и с чувством привкуса победы. — Она уже верит в то, что в наших с тобой отношениях имеется разлад. Еще немного, ложь про развод и акции станут моими, а потом и нашими.

На мгновение я перестаю дышать. Это все было ложью! Любовь матери к дочери. Боже! Какая же я наивная идиотка!

— Когда ее похитил этот придурок Абрамов, — сокрушается отец. — Я думал, что все потерял! Если бы он убил ее, то Захаров получил акции по наследству! Мои акции! Если бы я знал, что моя дочь предаст меня — я бы никогда не отдал ее акции! Деньги и власть над компанией! А эта мелкая сука всадила нож в спину и еще его провернула!

— Дорогой, — воркующим голос произнесла моя так называемая мать. — Не беспокойся. Мы все вернем. Она лишь считается себя умной. На самом деле она глупая девчонка. Она отдаст мне в руки их сама. И даже ничего не заподозрит. А судя, потому что Захаров до сих пор еще не является акционером компаний, то она ему не говорила. Хоть на это мозгов хватило……

Я смотрю на Диму, ожидая его приговора. Он вновь смотрит на конверт в своих руках, а потом опять на меня.

— Ты действительно считаешь, что мне это было так необходимо? — указывает на папку, слегка качнув ее в руке. — Действительно думаешь, что мне так сильно этого не хватало, чтобы одержать победу над Симоновым?

— Я не знаю, — почти шепчу. Я уже ничего не знаю.

Дима бросает папку на стол, как ничего незначащую вещь, берет мои руки в свои, заставляя смотреть ему в глаза.

— Он все равно уже проиграл. Он теряет свои связи и власть с каждым днем все больше и больше. Тебе не о чем волноваться, Аврора. Он уже почти повержен. Даже без этой папки я нашел пути его уничтожения.

— Я врала тебе, — слезы упорно стараются прорваться на свободу.

— Это не было ложью. Как ты сама и сказала, сначала это был логичный ход — придержать информацию, а после, Аврора, я напрямую тебя и не спрашивал, знаешь ли ты кто этот акционер.

— Дима, — скептически поджимаю губы на его слова. — Ты говорил со мной об этом, но я промолчала.

— Хорошо, хочешь пострадать об этом, давай пострадаем, — уголок его губ дергается в попытке сдержать ухмылку. — Только давай минут пять. Будет достаточно?

— Я — дура, Дима, — слезы вырываются тихим потоком по щекам. — Они вновь обвели меня вокруг пальца. У меня остался только ты. Я не хочу тебя терять.

— Воу-воу, — Дима подается вперед, подхватывает меня на руки, и садится обратно в кресло, но уже со мной на своих коленях. — Куда тебя понесло? Ты — моя, а я — твой. Это, кажется, уже решенный вопрос. Я тебя терять не собираюсь.