Шрифт:
И она остается сама собой. Пока еще… но сколько времени она сможет бороться? Сколько еще ей придется сдерживаться?
Салея не знала. Но до конца лета…
Это проще.
Это — намного проще.
Она потерпит. Уже совсем недолго осталось.
И Салея незаметно поправила зубец Дубовой Короны. На ее внутренней стороне потихоньку появлялись острые шипы, врастали в кожу… не больно, нет. Но и не снимешь.
Никогда.
До самой уже очень скорой смерти.
Полнолуние наступило быстро и незаметно. Таня и Салея выгуляли Гнома, но с собой в лес его брать не стали. Все же он городской пес. А там…
Кто знает, что будет — там?
Вряд ли Хранитель Леса спокойно воспримет ротвейлера, который попробует его загрызть.
Или сам ротвейлер спокойно отнесется к здоровущему медведю?
Это — не лайка. И не собака для охоты на медведя. Лучше не рисковать.
А девушки преспокойно доехали на автобусе до леса, потом еще прошлись пешком, и оказались на той же поляне, что и в прошлый раз.
— Раздеваемся, — скомандовала Салея.
— До трусов?
— Догола.
Таня смущаться не стала. Это — не эротика, это необходимость. Так что она сняла с себя все, даже серьги из ушей вытащила, сложила вещи аккуратной кучкой, чтобы на теле не было ничего постороннего. Посмотрела на Лею.
— Так?
— Да. — Салея тоже разделась догола, но ничуть не стеснялась. Стояла прямая и свободная, увенчанная Дубовой Короной.
— Что дальше?
Салея молча достала нож, самую обычную чашку…
— Вот это. Давай сюда руку.
Таня повиновалась.
Лезвие ножа аккуратно прошлось вдоль локтя, вскрыло вену, Салея собрала кровь в чашку. Повторила то же самое со своей рукой, даже не дрогнув.
Кровь у нее была не вполне обычной. Если с Таниной кровушкой все было ясно и видно, то у Салеи кровь была темной, почти черной. Такой оттенок бывает, если смешать красное и зеленое.
Таня поежилась.
Ей тоже больно не было. Такое странно-восторженное состояние, наверное, как под наркотой. Так и с пятиэтажки прыгнуть можно, и ноги переломать, и потом еще бегать и ничего не чувствовать.
Салея воткнула нож в землю — и над ним взвился зеленый язык пламени.
— Повторяй за мной. Это ритуальные фразы.
Таня кивнула.
— Моя кровь — твоя кровь.
— Моя кровь — твоя кровь.
— Мой народ — твой народ.
— Мой народ — твой народ.
— Мой Даэрте — твой даэрте
— Мой Даэрте — твой даэрте
У губ Тани оказалась чаша — и девушка отпила три глотка. Раньше бы ее стошнило от вкуса крови, но сейчас… она не ощущала ее. Что-то другое, хмельное, странное…
Салея тоже сделала три глотка — и поставила чашу на землю.
— Прими нашу жертву, Хранитель и скрепи клятвы.
Точно — магия.
Потому что как иначе ТАКОЙ медведина мог засунуть в чашку язык… она ему на коготь не налезет! Здоровый, как неизвестно что!
Но кровь он выпил.
И — торжествующе взревел. И лес ответил ему. Криками зверей и птиц, шумом листвы, треском деревьев… теперь Таня его понимала.
Он — счастлив.
Хранителю было тяжело одному, а сейчас у него появился шанс. И помощь пришла.
Его услышали. Он дозвался.
Салея подняла руку — и приложила ее к Таниной руке так, чтобы две раны соприкоснулись.
— Именем Даэрте!
Взлетел зеленый язык пламени, обвил кисти сплетенных рук — и угас.
И волшебство закончилось.
Две девушки стояли на траве и держались за руки. И все.
Или нет?
Раны не было. Шрама не было. Руку Тани, от запястья до локтя, покрывала сложная татуировка. Не синяя, нет.
Изящная, зеленовато-золотая сложная вязь, которая напоминала то об узоре листвы, то о волнующейся траве…
— Это…
— Навсегда, сестра.
И Таня счАстливо улыбнулась.
Навсегда…
Картина, достойная кисти Бориса Вальехо.*
*- художник, прим. авт.
Поляна в лесу, вековые деревья, громадный медведь, который раскинулся в зарослях высокой травы — и на него непринужденно облокачиваются две обнаженные девушки.
Салея не испортила бы картины художнику. И уши, и цвет кожи, и волосы — длинные, зеленые, сливающиеся с травой так плавно, что не отличить, где заканчивается одно и начинается другое.