— Всё очень просто, — вмешался Саваоф Теодорович, до этого молча наблюдавший за их словесной дуэлью. — Гавриил всегда ходит с завязанными волосами, а Михаил — с распущенными.

— Всегда?

— Всегда. По крайней мере в людях.

— А кем Вы работаете? — сделав ударение на слове «вы», спросила в свою очередь Ева. Близнецы синхронно усмехнулись и покачали головами.

— Мы занимаем очень высокие посты.

— Как подумаю, насколько высокие, сразу страшно становится, — добавил Гавриил, почесав затылок.

— Лучше не думать.

— Лучше даже не вспоминать, а то так и с ума сойти недолго, настолько высокий пост.

— Высокий и важный. Очень.

Ева смутилась и опустила взгляд в кружку. Если сами близнецы так отзываются о своих должностях, то, действительно, страшно подумать, кем они работают.

— Ну вот, зачем мы это сказали, теперь госпожа Ева нас боится, — с досадой заметил Михаил и поцокал языком. — Или не боитесь? — спросил он у девушки, глядя в её небесно-голубые глаза.

— Боюсь, но не Вас, а за Вас.

— Нет, за нас бояться не надо, лучше за себя опасайтесь, — весело заметил Гавриил и отпил чай из своей кружки.

Вообще близнецы начинали всё больше и больше нравиться Еве. Сначала они показались ей надменными «павлинами», но затем она поняла, что это скорее добродушная наглость и склонность к дружескому подтруниванию, чем действительное высокомерие. В братьях каким-то чудесным образом сочетались исключительное юношеское озорство и абсолютно взрослая серьёзность, и хотя Ева никогда раньше их не встречала, ей почему-то казалось, что они могли бы стать хорошими друзьями.

— Что ж, Савва, — на этом слове Гавриил сделал особое ударение, словно передразнивал Саваофа Теодоровича, — благодарю за прекрасный приём, однако нам пора.

— «Савва»? — непонимающе переспросила Ева, обернувшись на Саваофа Теодоровича. Тот лишь шуточно закатил глаза.

— Ну да, Саваоф — Савва. Вы его так не называете? — спросил Михаил, обуваясь и тихо напевая под нос какую-то мелодию. Ева уже хотела было высказать всё, что она думает по этому поводу, но передумала.

— Ева, ты не могла бы сейчас подняться к Аде? — обратился Саваоф Теодорович к девушке, когда близнецы уже полностью оделись и собирались уходить. Та понимающе кивнула, попрощалась с братьями и ушла на второй этаж, про себя отмечая, что мужчина вдруг почему-то обратился к ней на «ты».

— И давно ты просто так приглашаешь на бал людей? — спросил Гавриил, когда где-то наверху приглушённо хлопнула дверь.

— Ну давай, скажи это, — мрачно произнёс Саваоф Теодорович, глядя мимо лиц братьев в черноту коридора. Там что-то зашевелилось, и уголок его тонких губ слегка приподнялся в коварной усмешке, однако ни один из близнецов этого не заметил.

— Что именно сказать? — легкомысленно переспросил Михаил, увлечённо рассматривая ногти на правой руке. — «Небеса ведут, небеса выигрывают…»

— Не прикидывайся дураком, ты прекрасно понимаешь, о чём я.

— Что тебе ничего не светит? Отчего же? Как по мне, всё сияет ярче некуда. «Небеса никому никогда не проигрывают…»

— Но ведь вы её не отдадите.

— Конечно, не отдадим. «Потому что они, они Небеса…» Однако учитель не может выучить теоремы за ученика, это исключительно его инициатива. Мы задали ей направление, а дальше уже она сама решает, оставаться на стороне добра или примкнуть к тьме. «На Небе только ангельские голоса…» Пока обстоятельства таковы, что Рай стоит за неё горой. Однако это не мешает ей любить того, кого она пожелает, — плутовски улыбнулся Михаил в ответ на испепеляющий взгляд Саваофа Теодоровича.

— К чертям любовь… — про себя пробормотал он, но Гавриил услышал.

— На твоём месте я бы так не спешил. Как говорят у нас…

— … «Пути Господни неисповедимы», знаю. А теперь проваливайте. Рад был повидаться.

После такого весьма странного и не очень вежливого прощания дверь за близнецами закрылась, и чернота, до этого скромно ютившаяся в уголочке, выпрямилась в полный рост. Саваоф Теодорович плотоядно улыбнулся.

***

Ева поднялась на второй этаж и нерешительно замерла у двери в детскую, прислушиваясь к звукам внутри. Странное чувство: не виделись всего три дня, а ощущение, будто прошла целая вечность. Ада что-то тихо напевала себе под нос, иногда задумчиво замолкала, и тогда слышались её отчётливые приглушённые шаги, словно она в глубоких мыслях мерит комнату кругами. Затем последовал звук открывающегося окна и чьи-то голоса; на миг Еве стало страшно, потому что кроме детского, тонкого голоса совершенно отчётливо слышался низкий, грубый, мужской.

Девушка рывком открыла дверь в детскую, однако никого, кроме Ады, там не оказалось. В распахнутое настежь окно лезли чёрные, покрытые густой зелёной листвой ветви, словно чьи-то длинные руки, стучали по подоконнику в попытке достать до маленькой девочки, что стояла буквально в паре сантиметров от их хищных лап. Сама Ада, в голубом ситцевом платьице, развивающимся на ветру парусом маленькой лодочки на озёрной глади, завязанными в косички чёрными волосами, яркими зелёными глазами, сияющими на её детском лице, словно два больших изумруда, испуганно смотрела на Еву, явно не понимая, чем вызвана подобная реакция со стороны девушки, а та, в свою очередь, не менее испуганно смотрела на ребёнка, параллельно оглядывая комнату в поисках посторонних людей. Никого.