Гринписовец, блин.

«Вот сожрет тебя и поделом будет!» — ругал сам себя, не замедляя движение ни на секунду. Ну как его бросить? Он хватается за жизнь, так же, как и я. Мы, можно сказать, браться по несчастью.

Вряд ли то же самое думал варг, поэтому я не стал спускаться до самого низа. Остановился на уровне выше до его уступа, скинул веревку и свистнул, как хозяева свистят своим собакам.

— Друг! Ты живой, нет? Хватайся зубами, попытаюсь помочь тебе.

Волк активнее зашевелился и перевёл на меня пронзительный желтый взгляд. Утробно зарокотал.

— Мне самому не нравится эта затея. Так что не рычи, а хватайся.

Ещё один умный взгляд, в этот раз без возражений. Он сомкнул мощную челюсть вокруг верёвки, и я потянул. Волк карабкался, я упирался ногами, но его вес утаскивал меня за собой, повышая риски утонуть нам обоим.

— Тормози, брат! — по запарке крикнул волку, а он взял, да остановился. Приподнял перепачканные грязью брови и тяжёлым взглядом впивался в меня. Мол, все? Бросаешь?

— Сейчас я что-нибудь придумаю, — заверил я его, подмечая зачатки своего шизофреногенного поведения. А может я реально болен и это все проделки воспалённого сознания?

Не сейчас, Юрий. Сосредоточься.

У стены, среди сталагмитов, я обнаружил приличный по своим размерам валун и идея пришла сама собой. Сделал широкую петлю на верёвке, зафиксировав морским узлом, пропустил через неё оставшуюся часть троса, образуя ещё одну петлю пошире. Обогнул свободным концом веревки валун и пропустил через петлю большего диаметра. Теперь я смогу вытащить из болота самого упитанного варга!

— Дружище? Ты готов? Ииии взяли! — скомандовал я и потянул со всей силы, радуясь каждому сантиметру веревки, прокрученной по валуну.

Шаг. Ещё шаг. Становилось все легче и легче, пока напряжение на противоположном конце полностью не исчезло и, натянутая до треска верёвка, не обмякла.

Я подошёл к краю уступа и увидел отряхивающегося от грязи варга. Огромного! Гигантского! Густая шерсть насквозь пропиталась грязью не позволяя угадать ее цвет. Но морда вроде белая.

— Надеюсь, ты меня не сожрешь, — озвучил ему свои мысли и не дожидаясь ответа, принялся карабкаться вверх. Нужно побыстрее унести отсюда ноги, пока он не оклемался.

Дальше он сам выберется, в этом я не сомневался.

Раны от укусов крыс ныли и продолжали кровоточить. Я боялся представить, что творится под повязками так же сильно, как боялся допустить мысль о неверно выбранном пути. Что если за долиной не то, что мне нужно? Тогда умру от гангрены или заражения крови, тут и к бабке не ходи.

На такой минорной ноте я отправился вверх вдоль вымытого русла. Хромал пуще прежнего от ударов и ссадин, полученных во время экстремального спуска.

Как там сказала Алариэль? Разлом не терпит слабаков? Подписываюсь под каждым словом.

— Хрен тебе, а не моя жизнь, понял?! Не сломаешь! — рявкнул я в небо, отчего-то полагая, что мой гнев точно дойдет до адресата. За хребтом сверкнула молния и над головой прокатился раскат грома, сотрясая землю. Будем считать, что меня в ответ так же грубо послали. Это лучше, чем ничего. Значит, контакт есть.

Через пол часа я добрался до того места, откуда меня смыло селевым потоком. Передо мной развернулась красивейшая горная долина с сочной зеленью, горной травой, отвесными скалами, уводящими ввысь, и извилистой речушкой. Красивая, но мрачная. С вуалью стелющегося серого тумана. На таких феи хороводы не водят и волшебную пыльцу не собирают. Воздух в этом месте влажный, холодный, смешанный с неизвестностью и тревогой.

Да, тревога — это то, что колючей проволокой обвило все тело, до крови впиваясь в кожу.

— Не запугаешь, — буркнул я и пошел босыми ногами по холодным, скользким камням. У речушки смыл грязь с лица и рук. Кое-как промыл раны, сполоснул лоскуты и перевязал их заново. Вокруг укусов кожа горячая, покрасневшая и припухшая. Похоже началось воспаление. Выругался сквозь зубы и залез в сумку. Хотел набрать в бурдюк чистой воды, но все содержимое пришло в негодность без шанса на восстановление.

Тогда я заткнул за пояс нож, в руки взял топор и, оставив сумку у реки, пошел дальше. По пути успел смириться с одной истинной: либо я иду верно и вернусь домой, либо останусь здесь навсегда. У меня нет ни сил, ни здоровья, ни припасов, чтобы продолжать дальше свое путешествие.

Оставалось уповать только на удачу.

В такие моменты начинаешь задумываться о том, что успел или не успел сделать. Большую часть моей жизни, кроме жестокости и воины ничего не было. Сперва дыру от потери родителей я заполнял плохой компанией, мелким хулиганством и алкоголем. Трепал нервы старенькой бабушке, приютившей «сиротинушку». Да, именно так она ласково, с причитанием и особым придыханием называла меня. А мне тогда было пятнадцать. Я не хотел, чтобы ко мне испытывали жалость. Наверное, поэтому и пытался сделать все назло.