Я очень люблю папу. Когда я была маленькой, он всегда был рядом. Он водил меня гулять, учил играть в разные игры, утешал и баловал. Потом он научил меня играть в шахматы, и мы ходили заниматься в шахматный кружок. Там была библиотека, где я брала книжки. А по дороге домой мы заходили в кафетерий, где продавались самые вкусные эклеры.

Папе я рассказывала все. И то, что правда происходило, и свои фантазии. Он слушал, переживал и, кажется, всему верил.

Папа обладал каким-то удивительным сердечным чутьем. Однажды зимой он вел меня на прогревание в больницу. Уже темнело. Какой-то мальчишка у дороги перетягивал лыжное крепление. Мы уже прошли мимо, и вдруг отец резко развернулся, быстро подошел к нему и спросил: «Парень, что случилось?» Оказывается, это был не парень, а девчонка из соседнего поселка. Она поехала кататься на лыжах и заблудилась. Папа велел мне идти греться, а сам повел ее на автобус…

Когда я стала взрослеть, папе стало трудно со мной. Он расстраивался, что я больше не хочу ходить с ним за ручку. А я стеснялась его. Я стала вести себя вызывающе и скрытно. Мы все меньше разговаривали.

А потом наступила перестройка. Завод – кормилец нашего городка – простаивал. Людям выдавали зарплату талонами и шампунем. В некоторых семьях ели только суп из пакетов, на хлеб не хватало. Папа был подавлен свалившимися переменами. Это было слишком для него. Он ничего не мог поделать, хотя старался изо всех сил. Он ничего не понимал.

А я становилась все взрослее, все невыносимее, все дальше. У меня появились интересы, в которых он не мог участвовать, друзья, с которыми мне было интереснее, проблемы, в которых он ничем не мог помочь. А потом я поступила в институт, уехала в город, вышла замуж и нарожала детей.

Вчера папа мне позвонил. Он не любит говорить по телефону, до сих пор не привык. Он сказал: «Поздравляю тебя с женским днем. Желаю здоровья и счастья». Я ответила: «Спасибо». А потом неожиданно добавила: «А что ты мне подаришь?» Папа чуть помолчал, а потом ответил, и я почувствовала, что он улыбается: «Я?.. Дарю тебе букет цветов». – «А каких?» – продолжала я игру. «А какие ты хочешь?» – «Тюльпаны». – «Хорошо. Я дарю тебе букет тюльпанов». – «А сколько там цветочков?» Папа засмеялся: «Пять». – «Спасибо, папочка. Ты самый лучший. Я так тебя люблю!» – «И я. Ну вот… значит… хорошо…» Папа смущенно замялся, но я чувствовала, что он по-прежнему улыбается.

Иногда мне снится страшный сон. Что папы нет. Я знаю, что когда-нибудь это случится. И каждый раз просыпаюсь в слезах. И в страхе. Что я не успею сказать ему каких-то самых верных слов о том, как сильно я его люблю.

Я говорю. Как могу. Или молчу вместе с ним. Я знаю, он поймет. Он всегда меня понимает.

Мария Летучева, 8 марта 2007 г.

Черный день

30 января – день, полностью изменивший мою жизнь. Когда-то, почти два десятка лет назад, в этот день я шла по центральной улице Иркутска – знаете, там, где трамвай на Ленина поворачивает… На возвышении там стоит храм. А напротив него сейчас 130-й квартал, раньше его не было. День был чудесный – очень солнечный и яркий. И колокола… Они звенели так пронзительно, что я очень запомнила. Я еще тогда не знала, что звон этот для меня – поминальный – и что свет мой померк, несмотря на яркое солнце…

Тогда я этого не знала и еще несколько суток провела в неведении. Эти несколько суток растянулись в вечность: очень тяжело пребывать в состоянии неопределенности – сами, наверное, знаете. Вроде бы и надежда есть, но с каждым днем она становилась все меньше. Она таяла. Мы искали отца, который уехал в командировку и не вернулся. И вот день ясности настал. Как вы уже догадались, ничего хорошего он мне и моей семье не принес. Для нас мир рухнул. Я была папиной дочкой, и это была оглушительная потеря. Эффект разорвавшейся бомбы!

Мало стать отцом, нужно постараться стать Папой. Мой отец был для меня Папой. Самым лучшим и любимым, вроде бы ничего особенного для этого не делая. Так же, как и остальные мужчины, пропадал на работе (она для него была очень важна), уезжал в командировки и много чего не делал из того, что подобает делать настоящему отцу. Но! Он просто любил, наверное, очень любил свою жену и детей.

Мне тогда казалось, что у меня забрали костыли. Вдумайтесь, какая у меня была ассоциация! То есть я была немощной, когда у меня был отец?! Бред! Я никогда не росла избалованным ребенком, я была старшей, со всеми вытекающими отсюда последствиями. Но… ощущение опоры – оно куда-то делось! Исчезло в один момент. Говорят, все, что нас не убивает, делает сильнее. Это правда так. С тех пор многие годы я выстраиваю эту опору внутри себя, свою, собственную. Было время, когда я очень обижалась на жизнь за то, что у меня забрали самое дорогое, но… У Бога своя логика, не человеческая. С годами я приняла это, и психология мне в этом очень помогла.

Что есть сейчас? Сейчас есть я – такая, какой я стала, много лет проживая эту жизнь без физической поддержки отца. И есть память, светлая и благодарная, за то, что он вообще в принципе у меня был, многим и этого не дано. И есть любовь, она никуда не делась и не денется. Мало стать отцом – нужно постараться стать Папой. Родной мой, ты с нами, но в какой дали от нас… Благодарю за то, что был рядом…

Эвелина Синкевич, 21 марта 2017 г.

История о моем отце

У меня были странные отношения с отцом. Мама и бабушка помогли сформировать негативное отношение к нему. Будто он был человеком, который вот-вот кинет свою семью, вот-вот ее предаст. Поэтому я жила с ним и одновременно не с ним. Мы с ним считанные разы разговаривали по душам. Я их помню.

В семье отца было принято считать детей детьми и не относиться к ним серьезно. Типа «подрастешь – поймешь». Я вот подросла, а его уже нет…

В итоге сформировалось довольно искаженное видение моего отца как негативного персонажа. Я видела, что он безумно мучился от чего-то. Однажды он сказал: «В 40 лет уже ничего нового не происходит». Сейчас я понимаю, что это были апатия и безысходность, которые в итоге привели его к смерти. Он не мог оставить детей и не видел иного выхода, как уйти из жизни. Его душевная рана привела в итоге к ране физической. Панкреонекроз…