– Я не бросаюсь, – стояла на своем Полли. – Это единственный брак, в который я когда-либо смогу вступить, и, если он будет невозможен, мне придется жить и умереть старой девой.

– О нет, не придется, – уверяла ее тетя Сэди, – ты и понятия не имеешь, как долго длится жизнь и сколько перемен она приносит. Молодые люди, похоже, воображают, будто она кончается в один миг, что они сделают в жизни одно, другое, а потом сразу умрут. Но могу тебя заверить: все совершенно не так. Наверное, бесполезно говорить это тебе, Полли, потому что я вижу, ты уже приняла решение, но, коль скоро до конца дней ты будешь замужней женщиной, почему бы не извлечь максимум из положения девушки? Ведь девушкой ты уже потом никогда не будешь. Тебе только двадцать лет. Зачем так спешить меняться?

– Ненавижу быть девушкой и ненавидела это с тех пор, как выросла, – заявила Полли. – И, кроме того, неужели вы действительно думаете, что целой жизни для абсолютного счастья слишком много? Я так не считаю.

Тетя Сэди глубоко вздохнула:

– Интересно, почему все девушки полагают, что замужество – это состояние абсолютного счастья? Неужели это просто умный способ матушки-природы поскорее заманить их в ловушку?

– Дорогая леди Алконли, не будьте такой циничной.

– Да, да, ты совершенно права, я не должна быть такой. Ты выбрала свое будущее, и я уверена, ничьи слова тебя не остановят. Но должна сказать, что, по моему мнению, ты совершаешь ужасную ошибку. Ладно, я больше не пророню об этом ни слова. Я закажу машину к поезду в девять тридцать, и скажи, обратно ты поедешь поездом в четыре сорок пять или шесть десять?

– Четыре сорок пять, пожалуйста. Я попросила Малыша встретить меня в «Ритце» в час – вчера послала ему открытку.

Каким-то чудом означенная открытка пролежала почти целый день на столе в холле, так что ни Джесси, ни Виктория ее не заметили. Начался сезон охоты, и, хотя детей допускали к ней всего три раза в две недели, тяжелое физическое истощение, которое она вызывала, очень помогало сдерживать их авантюрные порывы. Что же касается дяди Мэттью, который выезжал охотиться четыре дня в неделю, то он почти не открывал глаз после вечернего чая, а клевал носом, стоя в своем кабинете, пока граммофон ревел его любимые мелодии. Каждые несколько минут он подскакивал и бросался снимать иглу и менять пластинку.

В тот вечер перед обедом позвонил Малыш. Мы все собрались в кабинете, слушая на граммофоне «Лакме» – новые пластинки, которые только что прибыли из магазина «Армия и флот». Мой дядя скрипнул зубами, когда в звон храмовых колоколов вмешался более пронзительный трезвон, и злобно заскрежетал ими, когда услышал в трубке голос Малыша, который спрашивал Полли. Однако он передал ей трубку и пододвинул стул со старомодной учтивостью, которую проявлял по отношению к тем, кто ему нравился. Дядя Мэттью никогда не относился к Полли как к юному созданию, и я уверена, что он благоговел перед нею.

Полли сказала: «Да? О? Очень хорошо. До свидания», – и положила трубку. Даже это серьезное испытание никак не поколебало ее безмятежности. Она поведала нам, что Малыш изменил место встречи, сказав, что, по его мнению, нет смысла ехать в Лондон, и предложил встретиться в более удобном месте – в отеле «Майтер» в Оксфорде.

– Так что, пожалуй, мы можем поехать вместе, милая Фанни.

Я все равно собиралась навестить свой дом.

– Стыдится, – прокомментировал Дэви, когда Полли ушла наверх. – Не хочет, чтобы его видели. Люди начинают шушукаться. Вы же знаете, насколько Соня не умеет хранить секреты, и как только обитатели Кенсингтонского дворца доберутся до какой-то новости, она в мгновение ока разойдется по всему Лондону.

– О боже, – переживала тетя Сэди, – но, если их увидят в «Майтере», это будет еще хуже. Я ужасно волнуюсь, ведь я только обещала Соне, что они не будут встречаться здесь, но должна ли я сообщить ей об этой встрече? Как ты думаешь?

– Может, мне поехать в Силкин и застрелить негодяя? – предложил полусонный дядя Мэттью.

– О нет, дорогой, пожалуйста, не надо. А ты что думаешь, Дэви?

– Да не беспокойся ты о старой волчице. Бог мой, кого она интересует?

Если бы дядя Мэттью не так сильно ненавидел Малыша, он не меньше своих дочерей жаждал бы содействовать Полли в любом предприятии, которое бы шло вразрез с желаниями леди Монтдор.

Дэви сказал:

– Я бы не стал об этом переживать. Так получилось, что Полли ведет себя в этом деле совершенно честно и открыто, но представь себе, что она бы ничего тебе не сказала. Она ведь и так постоянно ездит в Оксфорд с Фанни, разве нет? Я бы закрыл на это глаза.

И поэтому утром мы с Полли вместе поехали на машине в Оксфорд, и там я встретилась с Альфредом за ланчем в «Джордже», как часто делала. (Если я никогда не упоминаю Альфреда в этом повествовании, то только потому, что он настолько не интересуется другими человеческими существами и их жизнью, что, думаю, едва ли вообще замечал, что происходит. Он определенно не вникал в чужие дела с той увлеченностью, с какой мы, остальные. Полагаю, что только я, наши дети и, пожалуй, случайный умный студент кажутся ему реальными, а в остальном он живет в мире теней и отвлеченных понятий.)

После ланча я провела студеный, изнурительный и обескураживающий час в своем маленьком домике, который казался безнадежно оккупированным строителями. С чувством, похожим на отчаяние, я заметила, что они сделали уютной всего одну комнату, создав некий дом внутри дома, с пылающим камином, дымящимся чаем и портретами кинозвезд на стенах. Насколько я могла судить, они так и сидели тут, вместо того чтобы заниматься своим ремеслом, и на самом деле трудно было винить их за это, настолько ужасны были сырость и холод в остальной части дома. После детальной инспекции вместе с управляющим, которая выявила лишь больше обнаженных труб и меньше целых половиц, чем в мой прошлый приезд, я подошла к окну комнаты, которая задумывалась как гостиная, чтобы подкрепить себя видом на колледж Крайст-черч, такой красивый на фоне черных туч. Когда-нибудь, мечтала я (это было верой в хорошее наперекор всему), я буду сидеть у этого самого окна, широко распахнутого, а за колледжем раскинутся зеленые деревья и голубое небо. Я продолжала вглядываться сквозь почти непрозрачное от грязи и побелки стекло, заставляя себя представить то грядущее лето, как вдруг на улице, уклоняясь от встречного восточного ветра, в поле зрения появились Полли и Рассказчик. Это была не очень счастливая картина, но виной тому могла оказаться погода. Никакого бессмысленного и праздного шатания рука об руку под теплыми небесами не бывает у бедных английских любовников. Если обстоятельства гонят их предаваться любви вне уютного дома, бедняги принуждены выбирать между резвой, бодрой прогулкой и отупляющей духотой кинотеатра. Тяжело ступая, они прошли мимо и скрылись из виду – руки в карманах, головы склонены, – вид у обоих, как сказал бы любой, угрюмый.