Масухо-но-сусуки не знала, что ей делать, и дама-нёбо из Летнего павильона, видимо, быстро решила от нее отступиться. Она перевела взгляд на Кикуно и сказала той, что обещает примерно наказать девицу, поэтому требует, чтобы ее побыстрее вернули.

– Но ведь…

– У вас же нет никаких претензий? Итак…

Дама-нёбо уже шагнула вперед, но тут из-за ее спины вдруг раздался строгий голос:

– Как высокомерно ты себя ведешь, Карамуси. Ты что, собираешься выгнать девушку, даже не посоветовавшись со мной?

Дама-нёбо из Летнего павильона, которую назвали Карамуси, мгновенно помрачнела и с недовольным видом обернулась:

– Что вы такое говорите, госпожа Хамаю…

– Ты забыла предупредить меня, ты что, из ума выжила? Или бесполезные дамы-нёбо уже не считаются бесчестьем для Южного дома?

Не давая Карамуси произнести ни слова, Хамаю высказывала ей все, что думала. Безжалостно оттолкнув Карамуси, даже не взглянув на поспешно ушедшую с дороги Асэби, она присела перед придворной дамой, упавшей ниц.

– Самомо, а ты почему молчишь? Ответь же хоть что-нибудь.

Хамаю говорила неожиданно ласково. Девушка удивленно посмотрела на нее и впилась взглядом в лицо госпожи. Но вместо изумленной Самомо заговорила бледная придворная дама из Осеннего павильона:

– Самомо завидовала дамам из Осеннего павильона.

Хамаю изумленно взглянула на придворную даму, и та в страхе сделала шаг назад. Однако, поняв, что Хамаю собирается молча выслушать ее, она снова робко заговорила:

– Пока Самомо была в доме Сокэ, она всегда красиво наряжалась. Она ведь хорошо шила… Она так любила получать от госпожи Фудзинами отрезы ткани.

На лице Хамаю появилось понимание. Тут, словно получив поддержку, наперебой заговорили и другие придворные дамы, до сих пор молчавшие:

– Меня тоже, как и Самомо, прислали из дома Сокэ, так что я ее понимаю.

– Мы одеты в новые кимоно из парчи, а Самомо, которая прислуживает в Южном доме, все время ходит в одном и том же.

– А одеяния госпожи Масухо-но-сусуки необычайно красивые!

– Вполне естественно, что ей захотелось прикоснуться к ним.

Хамаю под безжалостными взглядами криво усмехнулась:

– Все ясно. Я поняла, что вы хотите сказать, но мы не можем закрыть глаза на проступок Самомо.

Лица всех дам приняли грозное выражение. Хамаю, не обращая на них внимания, окликнула Самомо:

– Я хочу спросить только одно: ты собиралась украсть кимоно госпожи Масухо-но-сусуки?

Услышав этот неожиданно серьезный вопрос, Самомо, не поднимая глаз, впервые покачала головой.

– То есть не собиралась?

В этот раз девушка кивнула. Получив подтверждение, Хамаю неожиданно рассмеялась.

– Похоже, причина нынешнего происшествия во мне! Госпожа из Осеннего павильона! – звонко обратилась она к растерянной Масухо-но-сусуки, и та наконец пришла в себя.

– Что тебе?

Энергично подобрав подол, Хамаю повернулась к Масухо-но-сусуки, а затем, удивив всех, уперла руки в пол и низко опустила перед ней голову.

– Все верно. Я совершила непростительный поступок, прошу меня извинить. Ошибка придворной дамы – это ошибка ее госпожи. Если изволите простить мою оплошность, я готова искупить ее любым способом.

Вот уж и правда застала врасплох. Все присутствующие были потрясены столь нехарактерным для Хамаю поведением.

Первой подала голос Карамуси:

– Госпожа Хамаю! Но как же положение Южного дома?!

– Замолчи, Карамуси.

Это прозвучало угрожающе. Напуганная Карамуси замолкла, а Хамаю тихо продолжала:

– Для нас с тобой этот случай из разряда «опять хлопоты», но для Самомо это не так. Если ее сейчас выгонят отсюда, ее жизнь пойдет кувырком. Сама подумай: девушка на выданье была очарована парчой и просто прикоснулась к ткани.

Самомо не из рода благородных воронов. Ясно, куда она покатится, если ее выгонят. Возможно, эта мысль мелькнула и в голове девушки, так что спина Самомо затряслась мелкой дрожью.

Молча посмотрев на нее, Хамаю перевела взгляд на Карамуси:

– Ты готова взвалить на себя ее семью и ее будущее?

Все присутствующие были тронуты этими словами. Карамуси хотела было что-то сказать, но закусила губу. Хамаю посмотрела на нее и, больше ничего не говоря, подняла взгляд на Масухо-но-сусуки. Та тоже молча смотрела на Хамаю.