Не принялись, в плен нас взяли.

Большая часть их дальше на конной тяге по временной узкоколейке покатила, а с десяток с нами остались.

Да, похоже, не удержали наши фронт… Прорвали его японцы… Наступают. Не по захвату же нашего госпиталя они специальную операцию устроили…

Видно, быстро это у них получилось — нам даже о прорыве обороны не сообщили, узкоколейку не взорвали и не разобрали. Не много у меня вышло повоевать — один бой, потом эвакуация в госпиталь и вот — плен. Дольше сюда добирался.

Надо сказать, японцы нас не обижали. Пересчитали по головам, даже обыскивать не стали. Странно это как-то даже.

Из персонала госпиталя и раненых никто по-японски не понимал, поэтому жестами нам показали, что должны мы сейчас на месте находиться, можем печурки в шатрах продолжать топить, еду себе готовить.

Кстати, ни медикаменты, по словам доктора, что хотел меня обратно на фронт отправить, ни продовольственные запасы нашего госпиталя японцы не тронули. Всё посмотрели, перебрали, но на месте оставили.

— Аристарх Аристархович, что, дальше-то с нами будет? — спрашиваю старшего своего товарища. Он — человек опытный, с самого начала воюет, всё про этих самых японцев должен знать.

— В Японию отправят. В лагерь. Так раньше было.

В Японию… Вот только этого мне ещё не хватало… Что со зверьками мне делать? Прятать скорее?

Тут мысли мои унтер перебил. Удивил меня даже несколько своими знаниями.

— В 1899 году Япония подписала заключительную резолюцию Гаагской международной мирной конференции — Гаагскую конвенцию. Там про пленных всё сказано…

Говорил сейчас Аристарх Аристархович чужими словами. Такого построения предложений и набора слов я от него раньше не слышал. Больше выражался он коротко и по матерному. Однако, мы его все во взводе прекрасно понимали.

Тут же тебе и историческая справка, и резолюция, и конвенция. Ну, не меньше, чем речь полковника.

— Так подпоручик наш как-то говорил. Вот я и запомнил. Люблю я умные слова запоминать. Ну, как в Уставе…

Ага, вот откуда он про резолюцию, конференцию и конвенцию Гаагскую знает. А, то, я уже невесть чего подумал.

Так в плену мы три дня просидели. По узкоколейке японские войска двигались, просто валом валили, использовали её в своих интересах. Русские строили, а японцы ездят. Вот такой подарочек мы им сделали.

Про нашу судьбу пока ничего нового не было. Я дрова продолжал для обогрева шатров с ранеными колоть, воду носил, помогал еду готовить.

Вечером третьего дня в госпиталь транспорт со стороны фронта прибыл. С той, куда он передвинулся. Четвертого дня были мы в русском тылу, а сегодня находились уже в тылу японском. Платформы были наши, лошадки — тоже. Только вёз транспорт японских раненых. Умеют японцы чужой опыт перенимать, русская армия так делает, и они тоже не рыжие.

Своих раненых охраняющие нас немного потеснили, наших вперемешку с японскими солдатиками положили. Те и другие сейчас мирно лежат, никто никому горло не перегрызает.

Меня с медицинским персоналом госпиталя поместили.

Кстати, со мной некоторый казус вышел. Заботливая сестра милосердия мне при поступлении офицерскую форменную одежду выдала. Я тогда не отказался — она теплее и более приглядная. Погон-то на ней в то время не было, так что я ничего грубо не нарушал. Не положена мне, конечно, такая военная одежда, но тут мне форму временно на подмену выдали. Пусть она и зашита в двух местах, но выстиранная и чистая. Ну, помята, да это ладно…

Погоны подпоручика почему-то в кармане выданных мне шаровар лежали. Я по своей хозяйственности их не выкинул. Так и ходил без них, но с орденом, за водой, дрова колол и прочим занимался.

Так вот, японцы этот непорядок углядели, на плечи мои указали. По жестам и понял я, что про погоны спрашивают. Тут я сдуру офицерские погоны и нацепил. Записан сейчас я у японцев как пленный офицер. Ну и ладно, с моей стороны никакой провинности нет, а враг введен в заблуждение.

Глава 23 Штабс-капитан

Ехать на открытой платформе — всё не пешком идти…

Холодно было, но терпимо.

У меня же полушубок ещё имеется. Сколько уж раз добрым словом я сестру милосердия помянул.

При погрузке японцы нам ничего с собой взять не дали. Доктор наш особенно о медикаментах и перевязочных средствах сокрушался. Говорил, как же он будет раненых обихаживать?

Менять бинты ему надо? Надо.

Ну, и так далее по списку.