Я сел в машину и захлопнул дверь. Здесь было тепло, уютно, тихо. Машина у меня хорошая. Купил совсем недавно. Все же понял, что положено по статусу. Хотя привык, что надо зарабатывать, а не сорить деньгами. Привык ишачить, вкалывать, тратить на работу все свое время, все свои силы. Таков уж я есть. Таким меня выковала судьба. Не умею расслабляться, не люблю кутить и тусоваться с мажорами. Мне даже Петрович по духу ближе, чем местные царьки-депутаты. Хотя он тунеядец и лодырь. Но хоть без понтов. Простой мужик. Люблю простоту. И искренность. А вот притворство на дух не переношу. Ненавижу, когда врут и притворяются хорошими.

Сделав несколько глубоких вдохов, вытерев ладонь влажной салфеткой и включив приятную музыку, я вернулся в колею. Попытался забыть о той дуре. Мысленно простил ее. Хотя она все так же занимала место для людей с ограниченными возможностями. Дымила своим паровозом, закиданным грязью от днища до самой крыши. Не было видно ни номера, ни стопов, ни заднего стекла. Как она вообще умудрялась на ней ездить — на этой развалюхе? Не странно, что притерлась боковиной. Верно, даже не заметила, что натворила. Дурочка. Совсем несерьезная бабенка.

Ну да ладно. Надо успокоиться, Руслан. И ехать в банк. Сейчас вот только наберу управляющего — скажу, что опоздаю минут на…

Дверца жигулей открылась. Я увидел это случайно — в отражении бокового зеркала. Дверь приоткрылась, из машины показалась рука. Она немного неуклюже лапала грязный кузов, как будто не могла выбраться из салона.

На бровях, что ли? Может, сидит на чем-то?

Я забыл, кому хотел звонить — просто сидел и смотрел, как из машины появляется "нечто". Что-то… Черное. Непонятное. Похоже на… конструкцию вроде… велосипеда. Только складного.

Она вытолкнула это из машины через водительскую дверь. И отчаянно пыталась разложить. Разложить…

Вот же черт. Нет. Только не это… Она раскладывала коляску. Самую натуральную инвалидную коляску. Складную. А когда она ее разложила, то буквально на руках перебралась из машины в каталку. И захлопнула дверь. Закрыла ее на ключ. Положила ладони на колеса и стала толкать их в сторону долгой серой лестницы из высоких ступенек.

О нет. Как же паршиво я себя почувствовал тогда. Это был он — испанский стыд. До меня вдруг дошло, что она не нарушитель — это ее законное место. Место под знаком с человеком в инвалидной коляске. Она — и есть водитель с ограниченными возможностями. А я — идиот. Придурок. Хам. Реальное хамло, которое орало на человека с таким горем.

Твою ж дивизию.

Мне было реально стыдно. Забыв о важном звонке, я снова покинул машину и направился к ней. Неловко прокашлялся и догнал каталку уже тогда, когда девушка пыталась выехать по пандусу. Скользкому, обледеневшему, недостаточно удобному, чтобы по нему реально могли подниматься люди в таких условиях.

— Кхм… Извините. Простите. Я… — Она даже не смотрела в мою сторону. Упорно атаковала подъем, словно не слышит моих попыток извиниться. Хотя и сама была виновата в произошедшем. Ее опасного поведения на дороге никто не отменял. — Я не знал, что вы… Ну… Наверное, это из-за грязи — я не увидел у вас сзади, на заднем стекле… Не увидел значка инва… — У меня почему-то не повернулся язык назвать это своими словами. Само это слово, на букву "и" — оно звучало как-то нехорошо. Унизительно, что ли. Как будто я ее не считаю полноценным человеком. — Если бы я знал, что за рулем человек с… особыми… Женщина с ограниченными…

Черт, как же это правильно сказать вообще? Кто придумал все эти дурацкие обозначения? Зачем? Я вот пытаюсь выговорить вслух, а как будто издеваюсь над человеком. Ну или, может, я просто слишком совестный? Мне ее жалко просто стало. Ведь я здоровый лоб — стою вон на ногах в дорогом костюме. Могу хоть чечетку танцевать вокруг нее, а она вон даже по ступенькам подняться не может.

— Иди к своей мамке. Давай. Чего уставился?

Она оглянулась на меня через плечо и просто съязвила. Взяла и наплевала в душу, словно знает обо мне больше меня самого.

— Что, простите?

— Садись в свою джипяру и катись, куда катился. Куда вы там обычно едете — в бордели, казино. В аэропорт, чтобы свозить на острова очередную дуру с силиконовыми…

— Ну и зачем ты так себя ведешь?

Она меня бесила. Не понимаю, зачем пилить ветку, на которой сидишь. Я ведь пришел к ней по-хорошему. Хотел объясниться. Попросить прощения, что погорячился. Предложить свою помощь, в конце концов. А она…

— А мы уже на ты перешли? Быстро вы, однако, отношения строите, мужчина. Вот только я не такая доступная, как те, с кем вы обычно шашни водите. Что вам от меня нужно? Чего тут стоите и смотрите, как инвалид пытается выжить? А? Может, еще на телефон все это снимите — в интернете выложите?

— Я… — Черт, я просто не знал, как на такое реагировать. Она хамила мне. Хамила. Огрызалась, хотя я ничего плохого не делал.

— Я-я-я, — повторяла она, как злая учительница в школе. — "Я" — последняя буква в алфавите. Только о себе и думаете всегда. Оттого и одиноких женщин с детьми так много… Платить за ремонт не буду. Даже не надейся. Денег у меня нет. Можешь подавать в суд — мне наплевать. Не ты первый, не ты последний. Уже многие пытались выдоить из меня хоть копейку. Хм… — усмехнулась она иронично. — Только я вот не научилась кого-то доить. Не учила меня мама таким вещам. А теперь извините, мне надо к специалисту.