И вот, я добежал до пересечения Покровки с улицей Октябрьской, с высунутым как у собаки языком, мокрый насквозь и сбившимся дыханием. Тяжело... а всё никотинчик ... Курить бросим - яд в папиросе... Не обращая внимания на изумлённые взгляды обеспеченных завсегдатаев расположившегося поблизости ресторана, я повернул на лево и с победным видом, завалившего быка, тореадора, задрав подбородок и пытаясь насвистывать, побрёл вниз. По Лыковой дамбе, в сторону Почтового съезда. В глазах окружающих, я имел внешность, весьма экзотическую. Нечто среднее, между через чур интелегентно выглядевшим сантехником - трубопрокладчиком, и пытающимся сохранить человеческий облик, спивающимся представителем деловой прослойки общества. Но меня уже это не беспокоило.

Не дожидаясь пока отголоски недавней мистификации, не замедлят появиться и в этих местах, я ускорил свой шаг и устремился через улицу Добролюбова к Почаинскому оврагу. А уже оттуда по горе, минуя улицу Заломова и стоящую на откосе гостиницу, по крутому спуску устремился вниз.

Перепрыгивая с лестницы в кусты, избегая встречи с прохожими, я как партизан перебежал через Повалихинский съезд, шокируя своим видом, застрявших в пробке водителей.

Стараясь быть никем не замеченным, мне приходилось, отсиживаться в зарослях, и выжидать моменты, чтобы продолжить свою передислокацию. Я терпел укусы гнусных мошек и домогательства назойливых мух и слепней. Сделав последний рывок,... марш бросок по пересечённой местности, через Черниговскую, в предвкушении избавления от своих страданий, я устремился к реке. Оставляя, дипломат на берегу Окской набережной и разуваясь на ходу, бросаюсь прямо в одежде в прохладную воду.

Такое ощущение, что каждая пора моей разгорячённой кожи, с неутомимой жаждой впитывает эту живительную влагу. Непередаваемое блаженство переполняло меня всего. Так бы и оставался здесь, до окончания лета.

Я основательно начал смывать с себя следы ненавистной копоти. Было такое чувство, что вместе с ней, я смываю и все свои грехи (не скажу, что их у меня так уж и много...). Приходя в себя, я искренне желал, чтобы всё произошедшее со мной сегодня было всего лишь игрой моего воображения. Но, увы, это было не так. В этом я убедился, когда в отличие, от моего тела, прочно въевшаяся в мою одежду сажа, ни в какую не собиралась отстирываться. После тщетных попыток её устранить, она ехидно решила остаться на моих вещах, лишь слегка поблекнув и утратив контрастность и чёткость контуров.

О возвращении в таком виде домой, не могло быть и речи. Борясь с появляющимся чувством голода, я решил переждать до сумерек. Не могу сказать, что эти часы ожидания, доставляли мне истинное удовольствие. Снова в памяти всплыли подробности сегодняшних событий, и нахлынуло чувство внутреннего беспокойства и волнующей неизвестности.

Дождавшись, когда солнце начало садиться, сочувственно прячась за облаками, я выбрался на Нижневолжскую набережную. О возвращении на общественном транспорте не хотелось и думать. Хватит с меня на сегодня. Ловить машину возле автобусной остановки, я тоже не решился. Быть объектом внимания, подозрительных взглядов пассажиров, мне не хотелось. Учитывая то, что слухи о сегодняшних событиях на Большой Покровке, уже наверняка облетели весь город, попробуй им докажи, что я не верблюд.

Всмотревшись сквозь сумерки, я обратил внимание на припаркованный возле ночного заведения на набережной, автомобиль. Это была темно синяя Волга. Причём, стояла она не на парковке, где обычно оставляют свои машины посетители, а у обочины дороги.

Сделав глубокий вдох и набравшись смелости, я подошёл к машине. Как ни в чём ни бывало, открыл переднюю дверь и спросил:

– Командир, свободен?

Смерив меня подозрительным взглядом, молодой, коренастый, с бычьей шеей водитель, задал встречный вопрос:

– Откуда это ты такой красивый? Не из этих случайно, что сегодня на Покровке на бабки развели?

Отступать было поздно. И я быстро сориентировался, уловив суть разговора:

– Ага. Из тех. Ну, так едем или как?

– А платить-то чем будешь? Вас же всех облапошили. Начисто. Я ведь тоже не Мать Тереза. Мне семью кормить надо.

– Всё нормально командир. Есть у меня деньги. Я у знакомых переодолжил. Не звери ведь... Люди друг другу помогать должны.

– А куда ехать-то нужно?

– В Сормово. На Юбилейный бульвар. Знаешь?

– Чего ж не знать. Знаю. Две сотни будет, - не скрывая, своего ко мне недоверия, ответил коренастый, с деланным беспристрастием в голосе.

– Годиться, - ответил я. Достал купюры. Отсчитал и протянул водителю.

– Ну, тогда садись.

Я прыгнул в салон. Хлопнул дверью и с успокоением в душе воспринял, звук заводящегося двигателя. Машина тронулась, и мы поехали к Канавинскому мосту.

С моста открывалась живописная картина на вечерний город. Вот это, воспетое поэтом место:

На Волге широкой,

На Стрелке далёкой....

Гудками кого-то

Зовёт пароход.

Под городом Горьким,

Где ясные зорьки,

В рабочем посёлке

Подруга живёт.

Здесь, именно в этом месте, на Стрелке соединяются две великие реки Ока и Волга. И эта характерная особенность этого города, делает его ещё более интересным и значимым для своих горожан и приезжающих гостей и туристов. Уже зажгли освещение. Ярмарочный комплекс нарядился в играющую переливами огней, иллюминацию, радуя глаз и навевая воспоминания о рождественских праздниках.