Остальные тюрьмы и помещения были до насыщения полны чинами полиции, городовыми и всяким служилым людом, не изменившим присяге до отречения царя. Ко мне немедленно потянулись скорбные фигуры матерей, жен и сестер арестованных, ища содействия и защиты.

Относительно менее заметных слуг царского правительства мне удавалось сделать многое.

Разбираться во всей этой массе арестованных было предоставлено особому комитету под председательством незлобивого присяжного поверенного М. Л. Гольдштейна. Он делал все, от него зависящее, для освобождения невинных и облегчения участи привлеченных к следствию. Я ежедневно переговаривался с ним по телефону, он понимал меня с полуслова и, в тот же день, я узнавал о результатах моего к нему обращения.

В бывших полицейских участках заседали теперь в качестве временных комиссаров все больше молодые присяжные поверенные и их помощники.

Однажды я был крайне изумлен таким пассажем: звонок по телефону из окраинного полицейского участка и чей-то голос называющий меня по имени и отчеству:

– Н. П., можно освободить некоего Г. задержанного у трамвая по доносу его бывшего повара, которого он прогнал за пьянство? Повар утверждает что он "шпион", а Г. ссылается на вас, что вы его знаете.

Я ответил на это сообщением всего, что мне было известно о личности Г. и высказал мнение, что подозревать его в шпионстве не имею оснований.

На следующий день моя жена получила от Г. роскошный букет цветов, а я визитную карточку с сакраментальной пометкой: (pour remercier).

С теми, кого уже успели засадить в Петропавловскую крепость, дело обстояло гораздо хуже.

У меня перебывали, в числе других, супруги Танеевы, родители Вырубовой, которую извлекли прямо из Царскосельского дворца и отправили в крепость.

Г-жа Танеева, особа симпатичная и в высшей степени правдивая, глубоко страдала от унизительных притеснений, которые ее дочь претерпевала от караула крепости. В одно из своих последующих посещений, она сообщила мне, что один из караульных заправил уже выманил у нее несколько тысяч рублей, под предлогом облегчения режима содержания ее дочери. Он звонил ей по телефону и назначал ей сумму и место свидания в каком-нибудь саду или сквере. Он перебрал у нее, таким образом, уже более десяти тысяч рублей, но для г-жи Вырубовой от этого не последовало ни малейшего облегчения.

При этом г-жа Танеева умоляла "пока" никому не сообщать об этом, так как опасалась, что если "поднять историю" - ее дочери будет еще хуже.

В это время Переверзев был уже министром юстиции, а должность прокурора Петроградской Судебной Палаты занял харьковский присяжный поверенный Н. С. Каринский, симпатичный и толковый человек.

Я объяснился с последним, оговорив все опасения г-жи Танеевой.

Каринский мне сказал:

– К сожалению ее опасения вполне основательны. Не знаю, как это повелось, но я застал такую картину: караул крепости самовольничает. Он считает себя призванным не только охранять заключенных, но и контролировать распоряжения следственных властей под предлогом опасения контрреволюции. Ваше сообщение я очень приму к сведению, но к этому надо подойти очень осторожно. Как только удастся сменить караульный состав, я тотчас же возбужу уголовное дело по поводу этого вымогательства и остальных...

Это будете отличным козырем в моих руках. Вы переговорили бы также с председателем Чрезвычайной Следственной Комиссии, Н. Е. Муравьевым.

Маленькая бытовая подробность.

Объяснялся я с Каринским в его служебном кабинете Прокурора Судебной Палаты, на Фонтанке, в здании бывшего департамента полиции, куда, после пожара на Литейной, перекочевали судебные установления.

Когда деловой наш разговор был кончен, Каринский мне сказал:

– Н. П., можно Вас познакомить с моей женой?.. Она большая ваша поклонница... Вчера только приехала, ко мне из Харькова.

Я, само собою разумеется, выразил готовность, и полагал, что нам придется проехать к нему на квартиру. Но он тут же распахнул дверь в соседнюю комнату, которая оказалась не его канцелярией, как я ожидал, а спальной и, вместе с тем, дамским будуаром, довольно изящно гарнированным.

Двуспальная кровать была покрыта по розовому кружевным покрывалом и в углу дамский туалет, в таких же кружевах, блестел всеми флаконами духов и туалетных принадлежностей. Молодая, сухощавая, довольно элегантная, блондинка, в изящном утреннем капоте, с ондюлированной прической на голове, встретила радушно нас. Заметив мое изумление, при виде стольких дамских аксессуаров в "казенном" месте, она поспешила мне объяснить:

– Бедный Коля теперь так занят, его рвут на части... Если бы я не основалась здесь, мы бы вовсе не виделись. Так, не правда ли, удобнее ?! Гостиницы у вас в Петрограде переполнены и, надо сказать, довольно плохие, хуже нашего Гранд Отеля... знаете, Проспера в Харькове ...

Визит мой был короток, так как я спешил.

С Н. К. Муравьевым я виделся почти ежедневно, так как он посещал разные законодательные комиссии, в которых принимал yчacтиe и я, и председательствовал в нашей "адвокатской" комиссии, которая собиралась у меня.