Вряд ли Спаска воспользовалась почтовой каретой, наверняка шла в Хстов пешком. Сердце сжималось от страха, когда Волчок представлял ее ночью на болоте – одну. Кто охранял ее, когда она колдовала? Когда не видела и не слышала ничего вокруг? Несколько часов в карете показались еще более мучительными, чем день, проведенный на строительстве гати, – там хотя бы можно было отвлечься.

В Хстов прибыли еще затемно, под проливным дождем – Волчок бежал через весь город по глубоким лужам, по грязи немощеных улиц, через сумрак пустынных площадей. Он плохо представлял, что станет делать после того, как расспросит мамоньку, и пытался убедить себя не терять голову – лучше от этого никому не будет. Но в глубине души знал, что голову давно потерял и думать спокойно и трезво у него не получается. Он вдруг понял, что не всесилен, что одного желания найти и защитить Спаску мало… И можно принести в жертву хоть десять собственных жизней – никому эта жертва просто не понадобится.

Волчок дернул на себя запертую дверь – колокольчик на дверях в «Пескарь и Ерш» звякнул особенно звонко, а от удара посильнее и вовсе зашелся, захлебнулся своим язычком. На ночь мамонька запирала дверь.

Сквозь мозаику окна был виден свет из кухни – мамонька не спала и, услышав колокольчик, заспешила к двери. Изнутри раздавались звуки возни, шепот мамоньки, скрип двери в кладовку.

– Мамонька, это я! – крикнул Волчок, чтобы она не волновалась.

Она распахнула двери, всплеснув руками:

– Ой! Ой! Мальчик мой! Да как же!.. Да так поздно!.. Да где ж ты был? Мы же изыскались! Весь промок! Ну до нитки прямо!

Волчок шагнул в трактир, расстегивая булавку на шее, и остановился, глядя на дверь кухни: там стояла Спаска с лампой в руках. Булавка выпала из рук и покатилась по полу.

– И где же вы меня искали? – спросил он тихо и присел на скамейку у стола.

– Волче-сын-Славич, не сердитесь. Пожалуйста… – Спаска улыбнулась, и улыбка ее была грустной – словно она собиралась вот-вот расплакаться.

– Я пока не сержусь, – ответил он. Нет, вряд ли он сердился – еще не пришел в себя от облегчения. – Где ты была?

Вопрос прозвучал слишком… не грубо, нет – сурово.

– Здесь. Я ждала вас. Я искала.

– Но ведь за тобой приезжал Славуш… Почему же он решил…

– Мы с тетушкой Любицей его обманули, – улыбнулась Спаска. – Иначе он увез бы меня обратно в замок.

Вот так просто? Они с мамонькой взяли и обманули?

– Мамонька, – повернулся к ней Волчок. – Ну она-то девочка еще, но вы! Ее Особый легион ищет, а она сидит тут, за хлипкой дверью?

– Так ведь и хорошо. Никто ее здесь искать не станет. А в замке того и гляди война начнется. – Мамонька посмотрела на него безо всяких угрызений совести.

– Наверное, с войной разберутся без вас, – вздохнул Волчок.

Спаска подошла к столу и остановилась возле Волчка, продолжая держать лампу в руках.

– Я тебе уже говорил, что за меня не надо бояться. И искать меня не надо тоже. – Волчок посмотрел ей в глаза и добавил: – Глупая девчонка.

Он хотел сказать это строго, но получилось снисходительно.

– Пусть. Пусть я глупая девчонка. Главное, что вы живы…

– Это Славуш тебе просил передать. А я скажу твоему отцу, чтобы он тебя отшлепал.

Спаска прикусила губы, стараясь сдержать смех, но он все равно пробился наружу. И Волчок подумал, что это и в самом деле смешно – Змай надышаться на нее не мог, даже голоса никогда не повышал.

Она смотрела на Волчка сверху вниз, и он вдруг смутился под ее взглядом, почувствовал себя смешным и неловким.

Мамонька исчезла незаметно и деликатно, еще больше смутив Волчка.

– Мы завтра поедем в замок, – сказал он ворчливо – только чтобы скрыть смущение.

Спаска кивнула.

– Только не говорите Славушу, что я от него пряталась. Ладно?

– Расскажу, – ответил Волчок.

– Не надо. Ему будет… больно. Не надо.

– Ему и так больно. И страшно.

– Мне тоже было больно и страшно. – Она сглотнула. – Я думала… я думала, что вас арестовали. Там, на Дворцовой площади, по утрам вешают списки приговоренных. Я читала эти списки каждый день. Я ходила к башне Правосудия и слушала крики из подвалов. И думала, что услышу вас. Я не искала вас только на кладбище, потому что… тогда я бы просто не смогла больше жить.

Она поставила лампу на стол, медленно протянула обе руки и погладила его по волосам, словно хотела их расправить.

– Какое счастье, что вы здесь. Что вы живы. Я уже все передумала, все решила: что угодно – слепой, безногий, изуродованный, – лишь бы живой.

Волчок не смел шевельнуться и поднять на нее глаза.

– Не надо за меня бояться. Я же говорил, – сказал он. Получилось хрипло и неуверенно.

– Я не могу. Я и хотела бы не бояться, но у меня не получается. Мне сон про вас страшный приснился.