– Вот, подвеска с сапфиром. В форме сердечка, в знак любви. Оправа из белого золота.

Волчок поморщился.

– Или изумруд. Тоже полезен для сбережения целомудрия, но больше подойдет к зеленым глазам. Тут золотая оправа.

– А это что? – Волчок показал на подвеску со странным сине-зеленым камнем. Он тоже был сделан в форме сердца, только настоящего, человеческого сердца. И оправлен в золотой ромб – будто распят.

– Это… – Лавочник помедлил. – Камень разлученных. Он родственник кошачьему глазу, вот, посмотрите, характерный блик – будто смотришь в кошачий зрачок. Но этот камень намного дороже кошачьего глаза, потому что обладает свойством предупреждать об опасности. Его дарят перед разлукой, и если цвет его остается синим или зеленым, то с возлюбленным все хорошо. Но если в его глубине появляется красный отлив, значит возлюбленному грозит опасность. Оправа почти не касается камня, чтобы видна была его глубина. Замечу, оправа тоже хорошей работы…

– В самом деле, оправа необычная и камень красивый, – сказал Красен.

– Я его куплю, – кивнул Волчок.

– Это дорогой камень… – скромно потупился лавочник.

– Мне все равно.

Подвеска притягивала Волчка, ему непременно захотелось подарить ее Спаске. Он не верил, что камни могут менять цвет, а потому надеялся, что Спаска перестанет за него бояться. Но кроме этого в камне было что-то манящее, какой-то тайный смысл, который Волчок никак не мог разгадать.

Он стоил не меньше, чем рубашка, присланная Спаской, а может и немного больше. Волчок не считал возможным одалживать деньги у Красена, а потому сбегал домой и сам расплатился за подвеску.

За обедом Красен оставался весел, радовался приобретению Волчка, говорил о девушках, однако с каждой минутой его веселье все сильней казалось наигранным. Иногда он замолкал задумчиво, словно просчитывал что-то в голове, и после этого продолжал разговор невпопад.

– Ладно, – мрачно сказал он, поднимаясь из-за стола. – Хватит. Пора за работу.

И Волчок понял, почему Красен тянул время и не хотел приниматься за письма: по-видимому, он получил приказ, который не очень-то стремился выполнить. Даже после того как Красен вывез из Хстова Змая со Спаской и ее добрым духом, Волчок не вполне ему доверял, да и Змай говорил, что полностью доверять чудотвору не стоит, но тот однозначно действует вразрез со стратегией своих начальников в Верхнем мире.

Диктуя письма, Красен запинался на каждом слове, требовал то вычеркнуть что-нибудь, то вставить, ходил по кабинету и надолго замолкал. Чудотворы требовали любой ценой вытащить Спаску из замка, а это означало, что Змай благополучно добрался до Верхнего мира, успел заявить о том, что он жив-здоров и мешает чудотворам. Торопить храмовников с началом войны против замка Сизого Нетопыря не требовалось, но Красен писал третьему легату и об этом: требовал отчета о продвижении дел и о том, что Храм предпринял в ответ на строительство оборонительной стены в замке, почему не предотвратил заранее помощь Государя Чернокнижнику.

Письмо Огненному Соколу он продиктовал быстрей: требовал обеспечить круглосуточные гвардейские дозоры вокруг замка. А также предлагал подумать, как выманить оттуда Спаску. Требовал отчета, что о ней известно Особому легиону, чтобы человек чудотворов мог этим воспользоваться. Волчок усмехался, когда писал это письмо, так что Красен даже спросил, что он находит в нем смешного.

– Если я правильно вас понял, письмо нарочно написано столь вызывающе, чтобы вывести Огненного Сокола из себя. Чтобы он ни в коем случае не поделился тем, что знает, а захотел обойтись без помощи вашего человека и присвоить все заслуги себе.

– Это бросается в глаза? – с тревогой осведомился Красен.

– Не очень. Я хорошо знаю капитана Знатуша, да со стороны и видней, а сам он этого не заметит.

– Может, немного смягчить?

– Не надо. Если, конечно, вы добиваетесь именно того, что я сказал.

– Я уже говорил, ты далеко пойдешь… А с письмом третьему легату тоже все ясно?

– Нет. Тут я не очень хорошо понял, чего вы добивались. И… было бы интересно это узнать.

– Меньше знаешь – крепче спишь, – проворчал Красен. – Но если ты в теоретическом смысле, как прием добиться своего… Третий легат только и ждет, как бы ускорить начало войны, а это не пойдет на пользу храмовникам. Они начнут рубить с плеча, поссорятся с Государем до того, как смогут ответить ему силой оружия… Впрочем, это очень мало и… слишком зыбко. Но большего я пока сделать не могу. Мы напишем и третье письмо. Государю.

– Опять? – Волчок поднял глаза.

– Нет. Я напишу его от своего имени, не беспокойся. Должен же я возмутиться тем, что Государь помогает колдунам, а заодно припугнуть его гневом Храма… Может, это заставит его быть осторожней и пресечь лишние проповеди хстовичам, а главное – армейцам.

Когда Волчок распахнул двери в «Пескарь и Ерш», сразу же увидел Огненного Сокола за ужином.

– Мамонька, это я! – крикнул Волчок, придержав рукой колокольчик.

– А тебя давно ждет капитан Знатуш. – Она улыбнулась Огненному Соколу, выйдя из кухни. Ага, уже капитан Знатуш, а не господин гвардеец… И, судя по скучающей физиономии капитана, тот получил, что хотел.

– Я вижу, – угрюмо ответил Волчок, расстегивая булавку на плаще.

– Посмотрите, капитан, какую рубашку ему вышила моя племянница, не правда ли, ее не стыдно надеть и Государю?

Огненный Сокол равнодушно глянул на Волчка и кивнул.

– Мастерица! Рукодельница! – продолжала мамонька, и чем больше она щебетала о тонкой работе и качестве арутского шелка, тем кислей делалось лицо капитана. И Волчок подумал вдруг, что мамонька не хуже Красена умеет настроить собеседника на нужный ей лад, ведь теперь Огненный Сокол ничего не спросит о рубашке, даже думать о ней больше не станет.