8. Вспомните ту неприятную вещь, которую вы записали, когда проделывали шаг второй упражнения «Мои зоны неупоминания». Допустите, чтобы в этой ситуации сейчас все было так, как есть, – на настоящий момент. Откажитесь от всякого сопротивления тому, чтобы все было именно так, – на настоящий момент.

Если вы будете продолжать так делать некоторое время, допуская все, что внутри и снаружи вас, и отказываясь от всякого сопротивления именно в это время, именно в этом месте, рано или поздно вы заметите некую часть вашей личности, которая чувствует себя хорошо. Она даже не боится проклятых врат, этой жути, которой вы избегали, предаваясь отрицанию. Эта безмятежная часть вашей личности, которая никогда не отрицала реальность и никогда не заставляла себя расколоться против своих же интересов, и есть чистая цельность. Это – ваш внутренний учитель, который ласково накрывает вашу руку своей и говорит, что все в порядке.

После того эпического удавьего сна я проснулась и снова принялась надеяться. Я надеялась все последние недели беременности и несколько часов родов. Но когда бригада акушеров и педиатров извлекла из меня Адама и завернула его в больничное одеяльце, я мельком увидела его крошечную правую ножку и сразу заметила, что большой палец отстоит от остальных немного дальше обычного.

Вошедшие, оставьте упованья.

Мое отрицание рухнуло. Никакой ошибки не произошло. У моего ребенка синдром Дауна. Однако, как ни странно, я поняла, что вполне могу с этим справиться. Именно в тот момент мне не нужно было ничего делать по этому поводу – только позволить телу закончить процесс, родив плаценту, а это, Бог свидетель, произошло без моих целенаправленных усилий. Я снова отказалась от надежды и вернулась к тому, что происходит сейчас: к молодой матери, лежавшей на кресле в родильной палате. К прелестному младенцу, который делал первые вздохи и размахивал ручками, как все другие люди, когда-либо рождавшиеся на свет. К небольшому отряду людей, чья работа сводилась к тому, чтобы мы оба были живы и здоровы.

Это я могла пережить.

В сущности, когда я смотрела на всех этих людей, окруживших нас с Адамом заботой, мне казалось, что все складывается просто чудесно. Даже восхитительно. Реальность помогала мне куда больше, чем все мои отчаянные надежды. Путь к этим вратам ада был ужасен, но стоило мне шагнуть за врата, стоило отвергнуть упованья – и все стало нормально. Надежда была мне больше не нужна, потому что я не волновалась. Просто устала.

Этап второй

Ад Глава пятая

Низвержение

Итак, Данте входит в проклятые врата, оставляет позади сумрачный лес и попадает в место куда более красочное – в ад. Оказывается, преисподняя – это гигантская воронка, разделенная на круглые ярусы. Каждый следующий ярус меньше и значительно неприятнее предыдущего. Кроме того, Данте видит мертвых: ад битком набит ушедшими от нас грешниками, претерпевающими всевозможные жуткие кары. А шум! Данте едва может вынести эту какофонию – «вздохи, плач и исступленный крик», которые так и терзают его нежные земные барабанные перепонки.

Способов истолковать этот адский пейзаж столько же, сколько читателей у Данте. Люди особенно религиозные, возможно, верят в него буквально. Кто-то читает «Божественную комедию» как труд по средневековому богословию, политический манифест или просто как художественную литературу, поскольку большинство образов у Данте не соответствуют официальной католической доктрине (он их просто выдумал). Но в этой книге мы опираемся на главное творение Данте как на метафору личного пути от внутреннего разлада к цельности. С этой точки зрения каждый из нас живет в персональном аду, во внутренней преисподней.

Так вышло, что я не верю, что существует какое-то географическое место, где с мертвыми людьми происходят всякие ужасы. Но в ад я верю. Я там была. Насколько я вижу, ад – это страдания, особенно такие, от которых, как нам представляется, нет спасения. Возможно, вы помните, что я провела различия между словами боль и страдания. Боль вызывается событиями, а страдания – это наш способ переживать эти события: то, что мы с ними делаем, а главное – то, что мы о них думаем. Как писал Эпиктет во втором веке до нашей эры, «Людей расстраивает не то, что с ними происходит, а их мысли о том, что с ними происходит».

Скажем, если вы стукнете меня по голове, потому что пытались ударить своим кулаком о мой в знак поздравления и промахнулись, будет больно. От этой боли я, возможно, побегу искать пакет со льдом, но страданий, от которых нет спасения, этот эпизод не вызовет, если не подключатся мысли. В зависимости от склада характера я, вероятно, затаю злобу на годы и буду думать: «Это ты нарочно!» и «Ух, отомщу!», а также «Куда катится мир, никому нельзя доверять!» – в общем, проведу остаток дней в мерзком вонючем болоте.

Я преувеличиваю ради наглядности, но у меня были десятки клиентов, которые жили в аду, то есть в непрерывных страданиях, из-за мыслей примерно такой же нелепости.

Возьмем, к примеру, Хелен, шестидесятилетнюю миллионершу, которая всю свою взрослую жизнь посвятила мрачным размышлениям о том, что ее дед, умерший, когда Хелен было пять лет, завещал все деньги благотворительным фондам, а не родителям Хелен, которые и так были богаты. Мысль «Этот человек нас ограбил» и горечь, которую она вызывала, преследовали Хелен день ото дня.