В тот день в дверь позвонили и мать побежала открывать. Почти сразу к нам в зал вошли двое мужчин и мать, которая громко смеялась и обнимала то одного, то другого. Я тогда закаменел от страха, а они — не обращали на меня внимание. Мужчины стали разбирать пакеты и заставлять стол бутылками и закуской.

Спрятавшись под одеяло, я прикрыл глаза и стал тихо молиться. Я много раз слышал как молится бабушка-соседка, с которой меня иногда оставляли, и теперь воспроизводил её слова с предельной чёткостью. Шептал и шептал заученные строчки, пока не услышал то, что привело меня в ужас. Мать теперь не смеялась, смеялись они, крича всякие пошлости. Мать громко стонала и кричала… Я тогда не знал, что мужчины с ней делают… Мне казалось, что они её убивают… вдвоём… И вскоре очередь дойдёт и до меня.

Не знаю сколько продлилась эта ужасная какофония, но всё прекратилось, когда хлопнула входная дверь. И вот здесь началось ещё более страшное. Крики отца, матери и неизвестных мужчин слились в адскую мелодию, которая оборвалась так резко, что я даже подумал, что умер. Но нет…

Яркий свет ударил в глаза и я не сразу смог понять, кто вытащил меня из под одеяла.

— Сынок, — прохрипел голос отца, — закрой глазки и не открывай. Мы с тобой пойдем к бабушке-соседке.

Глаза я закрыл сразу, но горячее и мокрое плечо отца, в которое я вцепился мёртвой хваткой, заставило меня приоткрыть одно веко.

Плечо и всё тело отца было в крови. Пол тоже был в крови. Кругом одна кровь…

— Сынок, не смотри. Прошу…

Широкими шагами отец преодолел зал, потом прихожую. Открыв дверь, папа позвонил в соседнюю квартиру.

— Никогда не верь женщинам, Костя. Держи голову в холоде и порядке… Я не смог и вот как вышло… Мы с тобой никогда больше не увидимся, сынок… Прости меня за всё…и прощай.

Под крик соседки, папа поставил меня на пол и ушёл.

Только через три дня я узнал, что кроме бабушки у меня больше никого не осталось.

Через год, "добрые" люди, мне рассказали, что отец убил мать и двух её любовников, а сам через сутки умер в больнице от ножевого ранения, полученного в той драке.

Бабушка не смогла остаться в столице. Бесконечные разговоры и сплетни вывернули наизнанку внешний порядок семьи Григорьевых. С трудом пережив смерть отца, бабуля ожесточилась и превратилась в гневливую старуху. Через год, после очередной ссоры с соседями, она собрала наши немногочисленные вещи и мы уехали в маленький городок в провинции.

Пока мы тряслись в салоне старого междугороднего автобуса, бабушка без конца шептала мне в ухо.

— Посмотри, Костик, какое горе принесла твоя мать… Она забрала у меня всё… Сына, дом, работу, положение… Всё! Прнимаешь?!… В тебе тоже течёт её грязная кровь… Ты — Костя — всегда должен помнить об этом и слушать меня во всём, а главное, ты обязан жить в порядке. Только порядок вытравит из твоей крови недопустимую грязь Любки…

Она шептала, наговаривала, и я уже тогда, в пятилетнем возрасте, начал осознавать две вещи: во мне течет грязная кровь и я всегда должен соблюдать порядок.

В город мы приехали ранним утром и сразу же отправились в дом бабулиной матери. Она умерла ещё до моего рождения, а её старенький дом бабушка не успела продать. Квартиру в столице, после переезда, мы практически сразу продали. На вырученные деньги, бабуля решила строить новый дом. Она заявила, что он будет стоять на том же участке, где находиться старенькая изба её матери.

К новой жизни я привыкал плохо. К ночным кошмарам, которые преследовали меня в столице, добавилось безумное желание пускать себе кровь. Вначале я расковыривал иголкой уже имеющиеся небольшие ранки, а потом стал делать порезы на руках и ногах. Однажды бабуля увидела как я вскрываю очередной порез и отхлестала меня по рукам.

— Ты что же делаешь? — прорычала она.

— Выпускаю из себя грязную кровь, — откровенно прошептал я в ответ, после чего бабуля перестала лупить меня по рукам, — я её сейчас выпущу и стану хорошим.

Я до сих пор помню как побелела бабушка. Она кинулась к шкафу, где всегда был идеальный порядок и стала как безумная в нём рыться. Наконец вытащив из шкафа папку с документами, бабушка потащила меня в психиатрическую больницу.

В этой больнице я пролежал почти год и только за три месяца до поступления в первый класс, бабушка забрала меня оттуда. Забрала, но не отказалась от мысли активно лечить меня у психиатров. Все школьные каникулы я либо лежал в психбольнице, либо меня отправляли в санаторий для детей с психоневрологическими расстройствами.

По началу я бабушку не осуждал. Для меня было главным, чтобы она не переживала и чтобы я не портил её жизнь недопустимым поведением. Но в десять лет произошло то, отчего мои повторяющиеся каникулярные ссылки превратились в пытку. После роковой встречи, я больше не хотел тратить время на лечение.

В начальной школе у меня был всего один друг — Игорь. На мой детский взгляд, он был очень умным и правильным. Всегда чисто одет, подготовлен и очень немногословен. Порядок в чистом виде.

— Вот с таким мальчиком и нужно дружить, Костик, — все время твердила мне бабуля и я стал подсознательно к нему тянуться.