Шрифт:
— Или вот ты даже не интересуешься его жизнью. А ты в курсе, что он новый филиал в Ижевске открыл? И в Воронеже…
Про это я что-то слышала, но на предложение составить компанию на открытии получила ответ, что лучше мне не напрягать свою милую головушку такой ерундой.
— А ещё … — в голосе Марии Львовны столько извращённого удовольствия, что оно сочится из её губ словно яд. — Ты ведь холодная… Не поцелуешь, не обнимешь…
Наверно, просто я воспитанная, и то, что уместно наедине, не стоит показывать обществу.
— Вы отдадите мне ключи? — хрипло спросила я и сделала маленький шаг навстречу. Свекровь отходит и прячет руки за спину.
— В изменах мужа виновата только жена. Это ты так сама построила вашу жизнь, что стала неинтересна моему сыну.
Мне не хочется слушать эти слова, но они раскалённой спицей ввинчиваются в мой мозг, прокручиваются. И виски ломит. Я прикладываю ладонь к голове, чтобы унять боль.
— Отдайте мне ключи от моей квартиры, — я специально делаю ударение на «моей», чтобы показать, что не намерена терпеть проповедь про хороших жён, но тут Марию Львовну понесло…
— Хорошая жена не бежит после измены, а возвращает мужа. Умная жена молчит, а не бегает по родственникам. Добросовестная жена всеми силами возвращает супруга в лоно семьи, а ты! — она взмахивает рукой, стараясь попасть мне по лицу, но я отшатываюсь, удаляюсь спиной в дверь. — Ты! Ты самая настоящая паршивка!
От унижения и стыда меня снова мутит. Причём настолько сильно, что желудок подступает к горлу и я дышу сквозь сцепленные зубы, чтобы прямо в коридоре меня снова не вырвало.
— Ты бессовестная нахлебница! — кричит свекровь. — Ни единого дня в своей жизни не проработала. Всё на шее Макарушки сидишь, ножки свесив. Всё клянчишь... Этот отпуск тебе не отпуск. Это кольцо некрасивое, новая квартира не обставлена. А жена сама вьёт свой уголок! И только ты бездельница.
Кричит свекровь громко. Так громко, что свёкор не выдерживает и выходит в коридор, но один взгляд бешеных обезумевших глаз, и он просто закрывает дверь спальни, оставляя меня наедине с чудовищем, в которое превратилась всегда улыбчивая и отзывчивая женщина.
— Ты нахалка, что присосалась к моему мальчику. Дрянь, которая из него верёвки вьёт, всю жизнь ему своими капризами портит. Ты смеешь ещё приходить и обвинять Макарушку в измене? Да без него ты бы на панели сгнила!
Я не успеваю среагировать, и звонкая сочная пощёчина касается моего лица, откидывая мне голову в косяк. Я хватаюсь одеревеневшими пальцами за гладкий шелк стен. Внутри всё звенит и переливается перед глазами бензиновой плёнкой. Я жмурюсь, стараюсь отогнать галлюцинации, но становиться ещё хуже, и ритм крови в ушах гремит набатом.
Мария Львовна кричит. Её лицо раскраснелось. Она машет перед моим лицом руками, и я шагаю, хватаю твёрдое её запястье и срываю с пальца колечко с ключами. Свекровь визжит.
— Дрянь! Подлая дрянь! Ты мне руку разодрала! Вот сейчас я позвоню Макарушке! Вот он научит тебя уму-разуму! В ногах его ползать будешь и радоваться, что дали облизать ботинки!
Позову тебя шёпотом
Глава 8
В глазах свекрови столько ярости и злобы, что я невольно закрываюсь от неё и иррационально хочу прикрыть голову, потому что Мария Львовна скалится.
— Привёл в дом подстилку какую-то, — хрипит она. — Да на тебе пробы негде ставить, а всё туда же… изменяет…
Я задыхаюсь от боли, от грязи, которую в меня насильно вливают. Я настолько потеряна и не могу понять, почему ещё топчусь на пороге, что просто выдыхаю:
— Я подаю на развод, — слетает с моих губ словно финальное осознание, что всё кончилось ещё на пороге спальни. Моё "долго и счастливо" оказалось фальшивкой, фарсом, театром одного актёра… Который прям «сгорал на работе», отправляя меня из своей жизни то в Москву, то в Эмираты. Да он горел…
Работник члена и кроватки.
Мария Львовна бросается на меня. Хватает за пальто, но я уже, наверно, сошла окончательно с ума, потому что отмахиваюсь от неё, даже не понимая, как мои движения выглядят со стороны.
Ступеньки вниз, без лифта, как наклонная моей жизни.
Горит щека, слёзы не успокаиваются.
Я бегу подальше ещё от одного гнилого дома, который тоже предал. Нет. Люди предали.
Вдоль сквера стояли скамейки, и я сажусь на одну, роюсь в сумке, ищу телефон. Но он мёртв. Молчалив. Поднимаю глаза в небо и прям сильно хочу закричать.
Это все откаты. Это всё боль, которую я весь вечер терпела и сдерживала.
Меня качает на качелях эмоций. Я ужасно боюсь что-то сейчас сделать. Мои пальцы сами скользят по экрану телефона, мечтая остановиться на одном имени.
Имени предателя, который самый близкий для меня…
Я не хочу посвящать свою семью во всю эту грязь, поэтому не могу позвонить отцу и нажаловаться. Да и отвыкла я за десять лет брака. Я ведь всегда жаловалась только Макару, который как Супермен решал всё взмахом руки или одним словом.