Даня сорвался бежать. Бежать, по пути сминая человеческие черепа под собой, проваливаясь в пустоты среди моста, ползти вперед, цепляясь за очередные кости. Из трещин бурлила кровь. Кипящая, словно масло, она струилась за Даней, пытаясь утопить его в своих объятьях. Крики, полные мольбы о помощи не были слышны в этом аморфном мире. Они отдавались лишь слабым, секундным эхом.

— Нет, нет, нет! — выл он, в попытках вылезти из очередной ямы-ловушки, откуда доносились человеческие вопли.

Тысячи рук тянули его вниз, зазывая своим безумным хором остаться здесь. Остаться здесь навсегда, сгнить не только телом, но и душой.

Вдруг ему подали руку. Он тут же вцепился в нее. Усилие, рывок, свет луны.

Под телом Дани ковер черепов трещал, заливаясь кипящей алой субстанцией. Он взглянул на своего спасителя.

— Егерь?

Вместо ответа кавказец схватил его, словно тряпичную куклу и сдавил горло.

Глаза Мясника наполнились яростью, блеснув багровым светом.

— Как тебе, сученыш?! — взвился перевозчик, скаля зубы.

Кривыми зигзагами ударили молнии, завыл ветер.

Взгляд почти размылся, ещё секунда и Дане придёт конец.

Вспышка.

Откуда ни возьмись возник Хриплый, ловким ударом оттолкнув обезумевшего перевозчика.

Егерь стиснул зубы, безумно улыбнулся и ринулся вперед. Грады ударов, искусно отбиваемые его оппонентом, увеличивались с каждой секундой. Хруст костей.

Хриплый лежал, плюясь кровью, не в силах встать. Старик обернулся к племяннику.

— Ты виноват! Снова ты, мелкий ублюдок! Из-за тебя я умер, из-за тебя!

Даня испуганно отполз назад, едва не грохнувшись в тот же колодец. Силуэты дерущихся слились и через секунду из змеиного торнадо тьмы вырвались колоссальных размеров волк и медведь.

Они вновь сцепились, обливая округу неисчислимыми литрами крови.

Из колодца струей поползли уродливые лица, вытянувшие свои крюкоподобные руки. В них юноша узнал Чеснока, Дуба, Ваню…

— Не спас… Ты! Бросил нас! — вопили они, смешиваясь в аморфную массу. — Умри!

Даня вскочил и побежал дальше. Перед ним возникали фонтаны крови, на голову сыпались человеческие внутренности. Он кричал, плакал, молил Господа, чтобы все кончилось.

И вдруг стена. Нерушимая, титанических размеров стена, вымощенная из людских глаз. Они следили за каждым движением парня.

Даня ощупал свой правый глаз. На удивление, он был на месте.

— Что за чертовщина, твою мать? Помогите! Помогите, черт вас дери!

Волны мрака были все ближе. Пацану приходилось отступать к уродливой стене, чтобы не погрязнуть в этой отвратной жиже.

— Мама, мамочка… — упал он на колени, сложив руки в замок.

— Предатель, — жутким хором повторяли голоса. — Предатель!

— Нет, нет…

Пока последние очертания багрового не скрыла вязкая тьма, Даня снова увидел эти глаза. Блестящие янтарем глаза.

4

Очнулся юноша уже на полу.

С трудом поднявшись, он уселся на кровать, тщательно массируя виски. Голова трещала, будто бы по ней всю ночь лупили отбойным молотком.

За окном громоздились наплывы туч, пытавшиеся закрыть солнечное светило, но золотые лучи старательно пробивали мрачную оборону.

На часах уже девять.

Хрустя костями, он добрел до шкафа, с трудом приоткрыл дверь, в надежде найти воду.

— Совсем нихрена нет, — зло ругнулся он, потирая рассеченную бровь.

Побродив еще немного по комнате, в надежде найти хоть что-то интересное или съедобное, он снова уселся на кровать. Единственным его развлечением на ближайшие полчаса стала стена. Серая, где-то побитая, испещренная трещинами… Стена.

Смотря в нее, он думал о этом кошмарном сне. Об этой кошмарной жизни, минувших событиях. Снова он, не в силах на что-то решиться, загонял себя в порочный круг крови и смерти.

«Почему всё это происходит со мной? Со мной, а не с кем-то другим. Где чертова справедливость? По…»

Стук в дверь. Сперва тихий и скромный.

— Открывай, скотина! Я тебя… Я тебя тут…

Стук перерастал в попытки выломать дверь.

Даня, немного побаиваясь, все же открыл.

За проемом его встретил какой-то бородатый мужик, с головы до ног вымокший в пиве. Одет он был как попало: на голове торчала шапка, а торс прикрывала лишь изорванная вусмерть майка-тельняшка. Огромная и неухоженная борода торчала в разные стороны и при желании в ней можно было разглядеть хлебные крошки, вперемешку с грязью. От него ужасно несло кислой капустой.