«Волшебное существо» бежало рядом и рассказывало о своих мытарствах, при чём, в особо трогательных моментах, домовой жестами и мимикой активно помогал себе, красочно рассказывая о своих страданиях.

— Велибор колдунов созвал — полнохонько! Все слова умные говорили, какие-то всё графики строили… это… отслеживали ваше перемещение… — Донатий немного напрягся и выдал по памяти услышанное.

Мы устало побрели в сторону дома родителей Карины, очень рассчитывая на то, что у нас будет возможность отдохнуть и смыть с себя грязь. Но домовой не унимался, расписывая свои ожидания нашего возвращения.

— Я и твоего батюшку, Кариночка, сюды затребовал! А то мало ли? Ведёт он торговлишку в Родене и знать не знает, что с дитятею беда-то стряслася. А так он тута! Полностью осведомлённый, значит…

Карина только вздохнула и изменила траекторию своего движения с бани на гостиную. Но оживший Донатий, который уже успел выудить откуда-то из-за пазухи ярко-оранжевую морковку, всё не унимался:

— Так и жили мы, вас дожидаючись! Цельная седьмица прошла, кабы не больше, покуда вы, касатики, вернулися!

Донатий догрыз морковку, достал клетчатый платок, высморкался в него, и продолжил:

— Усе глаза свои я, выходит, выплакал! Ни одной ноченьки не спамши, как следовает! Усё на крылечечке Дариновом сиживал, да слёзы лил. Самое редкое, когда с воеводою в напёрстки сыграть доводилося, чтоб боль утраты заглушить…

— И батюшка здесь? В Нов Городе? — нервно сглотнул Вадим.

— Та хде же ему быть, када дитятко его пропамшее? Я ж, в ту же минуту, как Велибору письмецо составлял, так и воеводе написал! Он мешкать не стал, и то верно. Прибыл с дружиною своей. Парни справные, ничего не скажешь… им бы токмо в напёрстки играть научиться, как следовает…

Мы вошли в сад родителей Карины. Тут и там стояли походные палатки, дымился костёр, булькало варево в большом котелке. На одном из шатров гордо развевался незнакомый штандарт, ходили сосредоточенные люди, чрезвычайно напоминая стан половецких воинов. Игорь неловко пожал плечами, махнул нам рукой, и побрёл на торжественную встречу.

Нас никто не задерживал, так что мы устало опустились на траву возле крыльца, и видели, как матушка Карины льёт слёзы, обнимая свою дочь, а её отец смущённо топчется рядом, как со стороны шатров доносится радостный гул… домовой тихо вздыхал, присев на корточки рядом. Я рассеянно слушала откровения нашего домового, лениво думая о том, что когда он, интересно, время находил для того, чтобы переживать за нас, если затеял весь этот бедлам, что сейчас твориться. После чего прилегла на траву и уснула.

Впервые за долгое время мне не снилось совсем ничего.

Пробуждение моё было перед рассветом, я немного умылась, смыв с себя некоторое количество грязи и услышала мерный топот нечистика.

— О, а это Манька наша шорохается по углам — расцвёл тот улыбкой — Карина велела тебя до утра не будить, но банька тёплая ишшо. Собираемся, да в Муром поехали, Ваську нашу, значит, семье жениха представлять надобно, всё честь по чести. А то ишь ты, удумали они. Браслетами кажный дурак обменяться может, а ты ответственность на себя возьми! Вадькин-то папаша уж до чего кручинился, говорит, без наследника чуть не остался, а всё потому, что вмешалися в дела колдунов, а они всегда… неприятностями попахивают!

Но Вадик наш — молодец! Жанюсь, говорит, и всё тут! А что она колдунья — так то в хозяйстве завсегда сгодится! Так что ты, Маня, не мешкай, одну тебя и ждём. Я-то уж с вечера собратый!

В доказательство своих слов домовой продемонстрировал мне набитую тележку, из которой торчал пучок моркови.

Пребывая в некотором ступоре, я молча кивнула и пошла на помывку.

— А за рюкзак ты свой не переживай, я его ишшо вчера с обчими вещами сложил — крикнул мне Донатий.

Саму дорогу до Мурома я запомнила плохо — мы все дружно отсыпались и отъедались за ту неделю, которую повели в ином мире, благо, что мы имели подобную возможность — кавалькада у нас была немалая, так что имелась и некая кибитка, которую мы с девчонками и заняли своевольно.

Впрочем, возражающих не нашлось — солдаты воеводы муромского предпочитали передвигаться на лошадях, причём в полном доспехе, да и он сам — тоже, пугая проезжающих мимо граждан своим воинственным видом. Да и нас тоже, немножко, если честно. Причём, насколько я могла судить, то солдаты в этом «походе» изрядно скучали и ждали момента немного поразмять кости. Ежедневные тренировки были не в счёт, раз уж их душа требовала веселья. Каждый вечер, когда мы останавливались на ночёвку, то мы с Васей не занимались тем, что устанавливали защитный периметр и готовили ужин. Все эти обязанности взяли на себя сами солдаты, распределяя их между собой.

Ежевечерно назначались часовые, которые и должны были охранять наш сон, причём лагерь до самой ночи был весьма оживлён — кто-то сидел у костра и травил байки, другие азартно играли в напёрстки. Одним словом, наш шумный лагерь был крайне неудобной мишенью для голодных тварей леса. Да они и не совались, если честно. Лишь однажды кладбищенский гуль решил напасть на человека, который находился неподалёку от пышной растительности леса. Сама жертва удачно отбивалась и вопила, так что бедный гуль был в мгновение ока нашпигован стрелами и парой метательных ножей раньше, чем успел сообразить, какую трагическую ошибку он только что совершил, увидев такую крупную добычу. Солдаты были в абсолютном восторге — такое развлечение на пустом месте.