Кассан лежал на кровати, тяжело дышал и, кажется, спал. Сигиец сидел на полу у стены. Как обычно, в штанах и распахнутой рубашке, скрестив босые ноги, сложив руки на коленях. Как обычно, глаза были закрыты. И как обычно, он практически не дышал.

Бруно прошел по комнате до стола и упал на стул. Сигиец сразу же очнулся и повернул голову, впившись в него серебряными бельмами. Маэстро уже привык к таким выкрутасам и почти не вздрагивал, а сейчас и при всем желании не смог бы.

— Он согласился? — спросил сигиец, моргнув и вернув себе нормальные глаза, и спокойно задышал.

— Угу, — сонно кивнул Бруно.

Он заохал, задирая правую ногу и кладя ее на колено. Расшнуровал туфлю и, стиснув зубы и зажмурившись, осторожно снял. Оргазмически застонал, избавившись от одной оковы и свободно шевеля пальцами ног в поистершемся уже носке.

— Не боишься, что это подстава? — спросил Бруно, переведя дух.

— Нет, — сказал сигиец. — Он знал, что могу его убить. Хотел помощи и предлагал помощь. Он не лгал. Поэтому риск минимален.

— Но есть же, — заметил Бруно, подняв и положив на колено левую ногу.

— Есть, но в этом нет смысла, — равнодушно повторил сигиец.

Бруно снял вторую туфлю и смахнул выступившую слезу счастья.

— Если в чем-то нет смысла, это не значит, что риск маленький, — произнес Маэстро, разглядывая свои стопы.

— Почему? — спросил сигиец.

— Не во всем, что делают люди, есть смысл, — ответил Бруно, расплываясь в блаженной улыбке вышедшего на волю каторжника.

Сигиец повернул к нему голову и пристально посмотрел на счастливого Бруно.

— Почему? — спросил он.

— Потому что люди.

Сигиец чуть нахмурил брови, что обычно означало глубочайшую задумчивость. Видимо, его прямое, как палка, мышление не могло постичь простейший парадокс «хомо сапиенс равняется овис вульгарис дебилис».

— Когда-нибудь поймешь, если перестанешь убивать каждого встречного, — добавил Бруно, поставив локоть на стол и уронив на ладонь тяжелую голову.

— Тебя не убил, — сказал сигиец.

— Да, спасибо, что напомнил, — кивнул Бруно, не скрывая сарказма. — Не представляешь, как я тебе, бля, благодарен. Кстати, не хочешь спросить, где я столько времени шлялся? — между делом осведомился он.

— Нет, — сказал сигиец.

— Ну и ладно, — безразлично пожал плечами Бруно.

В дверь нетерпеливо постучали.

Глаза сигийца мгновенно заплыли серебром, он пару секунд пристально смотрел на дверь и моргнул.

— Открыто, — сказал он несколько громче обычного.

Ручка повернулась, дверь тихо открылась внутрь. На пороге стояла Роза и, чуть согнувшись и гремя посудой, попятилась в комнату. Повернулась и поднесла к столу поднос, с которого составила блюдо с холодной грудинкой, сыром, нарезанным огурцом, помидором, немного зелени петрушки и укропа, маленький глиняный кувшинчик с вином, пустую глиняную кружку, вилку и нож. На подносе остался только стакан воды. Роза молча повернулась, заметила сидевшего на полу сигийца, вылупила на него синие глаза, едва не опрокинув стакан. Насчитала на его груди четыре шрама от пуль — два из них рядом с сердцем, отметила через весь живот белую полосу от глубокого рваного пореза и еще с десяток следов от мелких колотых и резаных ран, а на правом боку — три борозды от чьих-то когтей. В основании шеи, на левом плече, следы от чьих-то зубов, слишком огромных, чтобы быть человеческими. Правое плечо проткнуто, над правым соском след от ожога, скорее всего, кислотой.

Сигиец перехватил ее взгляд. Девчонка смущенно шмыгнула носом и отошла к кровати Кассана. Сельджаарец не спал.

— Хотите пить? — спросила Роза, стараясь на него не смотреть, и, схватив стакан с подноса, поднесла Кассану ко рту.

Сельджаарец привстал, держась за ребра. Девчонка торопливо влила в него воды, пролив немного на простынь, но Кассан все же как-то напился.

— Сукра, бирам латиф, — с трудом проговорил он, стараясь хоть как-то выдерживать благодарные интонации. — Асма Альджар-Рахим ямтад жамаль эт фааль ант вардат райе нан.

Роза растерянно похлопала на него глазами, так и не поняв, прокляли ее, поблагодарили или позвали стать младшей женой в гареме. Но на всякий случай кивнула, поставила стакан в изголовье и быстро удалилась из комнаты, прикрываясь круглым подносом.

Сигиец посмотрел ей вслед серебряными бельмами. Бруно потер грязные руки, взялся за вилку и насадил на зуб кусок грудинки.

— Где ты столько времени шлялся? — спросил сигиец.

Бруно удивленно выпучил на него глаза, замерев с поднесенной ко рту вилкой, но решился ответить не сразу. Тщательно прожевал кусок, проглотил, насадил на вилку ломтик огурца, задумчиво разглядел его.

— Рад, что спросил, — наконец сказал Бруно. — Знаешь ли, районы осматривал. Интересовался, как люди живут. Бегал от убийц.

Сигиец повернул к нему голову.

— Меня пасли, — беззаботно захрустел огурцом Маэстро. — Пасли, как только я зашел в «Осетра». Может, и раньше пасли, не уверен. А вот потом пасли, ну, когда вышел от Эльзы, точно. Кстати, оно вывело меня так, чтоб меня пасти было удобней, — добавил Бруно, закусив петрушкой. — Хвост я еле скинул, думал, все, но нет. Меня опять выследили и, кажись, очень разозлились, захотели объяснить, что нехорошо хвосты сбрасывать. Если б не доблестные легаши, я б, наверно, и не вернулся. На радостях сунул им полтинник, между прочим, — намекнул он, наливая из кувшинчика вина. — Но отстали. Наверно, решили, что меня повязали, а может, потеряли или просто устали за мной бегать, как-то не интересовался, знаешь ли. Вот, в общем, — Бруно отхлебнул вина. Кислого, теплого, воняющего брагой. — Короче, возле «Осетра» трутся трое, и это только те, кого я заметил, пристально следят, кто спрашивает Эльзу. Все еще думаешь, что не подстава? — Маэстро закинул в рот укроп и показушно прожевал его.