Гаспар задумчиво покрутил вокс в пальцах.

— Вот именно что почти. Он недоговаривает.

Даниэль приблизилась, встала перед ним. Уголки губ чародейки дрогнули в короткой ироничной улыбке.

— Ну и что? Отправишь Эндерна следить за ним?

— Нет, у меня идея получше, — менталист сунул вокс в карман.

Даниэль придержала шляпу, подозрительно прищурилась. Гаспар вдруг оттолкнулся от гранитного ограждения и галантно взял растерявшуюся чародейку под руку.

— Как ты смотришь на то, чтобы мадам и мсье де Напье провели сегодня ночь в лучшей анрийской гостинице? — предложил он.

Даниэль смерила его насмешливым взглядом.

— Это ты так решил отвертеться от вкусного торта? — догадалась она.

— В том числе. Заодно можно заглянуть в номер ван Геера, — ненавязчиво добавил он, не глядя на чародейку.

Даниэль снова вздохнула, качая головой, высвободила локоть и сунула Гаспару зонтик.

— Предлагаешь мне опять покопаться в памяти места? — тихо спросила она.

— Только очень осторожно и не как в прошлый раз.

Даниэль подступила ближе, поправила лацкан его сюртука.

— Что ж, — покорно и смиренно сказала чародейка, — значит, лучшей анрийской гостинице придется принять… графиню ля Фирэ и ее надежного адвоката мсье де Мондэ, заботящегося об интересах ее светлости, — договорила она, сверкая на приобнявшего ее за талию Гаспара ехидной бирюзой.

Менталист смущенно убрал с ее талии руку.

— Выделить им две раздельные комнаты, — невинно продолжала Даниэль. — Ее светлости, разумеется, самую лучшую, с самой большой, глубокой и широкой ванной, в которой ее светлость будет нежиться в гордом одиночестве.

Гаспар почувствовал себя полным кретином и идиотом. Щеки загорелись, хотя, казалось, стать жарче на солнце уже невозможно. Даниэль кокетливо подмигнула ему, сдвинула шляпу на затылок, привстала на цыпочки и быстро чмокнула в губы.

— Мне, конечно, не интересно, как говорит Эндерн, — чародейка взяла его под руку и потянула с набережной, — а все-таки что ты намереваешься делать потом? Неужели действительно будешь сидеть и ждать, пока наша Эльзочка не свяжется с нами?

— Это не самый плохой вариант.

— Гаспар, я слишком хорошо и давно тебя знаю, — строго сказала Даниэль. — Со мной, дорогой мой, эти фокусы не пройдут.

— Я подумывал заняться изучением этого Анрийского призрака, — не стал вертеться Гаспар, — о котором так много и правдиво написано в лучших источниках информации.

— Я так и думала, — цокнула языком чародейка.

— Помнится, в Шамсите это принесло свои плоды.

— Если под «плодами» ты подразумеваешь, что нас пару раз чуть не убили, а я испортила платье, то да, — капризно поморщилась Даниэль.

— Кажется, ты слишком много проводишь времени с Эндерном, — с неудовольствием отметил Гаспар, переводя ее через дорогу. — Начинаешь припоминать и жаловаться.

— А ты слишком много времени проводишь во мне, — парировала Даниэль.

Поостывшие было щеки загорелись снова под осуждающим взглядом проходившей мимо женщины.

— Заражаешь нехорошими мыслями, — пояснила чародейка с самодовольной ухмылочкой.

— Какими, например?

— Дурацкими и нелепыми, — вздохнула она с наигранной грустью. — Если бы ты не предложил поохотиться на привидений, я бы предложила это сама.

Он вышел из дома, когда уже стемнело, а с улиц пропала основная масса анрийцев. Оставались только праздно шатающиеся гуляки, обычно донимающие припозднившегося прохожего просьбами дать мелочи на продолжение банкета, но таковых на улице, где жил пиромант, практически не водилось. Это вообще был поразительно спокойный по меркам Анрии квартал, тихий и сонный, за что Ротерблиц и ценил его последние полгода и испытывал легкую тоску, понимая, что скоро, вне зависимости от того, как все повернется, придется менять квартиру. Он и так зажился на этом адресе. Соседи все чаще начинали узнавать его на улице и здороваться, а это очень плохой знак.

До пересечения Морской улицы, по которой быстрым шагом шел чародей, с Речной он добрался за полчаса. Ротерблиц не любил Речную — здесь обитало слишком много народных целителей, предсказателей, «белых» магов в каком-то там поколении, медиумов, спиритистов, некромантов, хиромантов, ведунов и шаманов. Одним словом, всех тех бесконечных жуликов, разводил, мошенников и шарлатанов, обожающих дурить народ. Ротерблиц ненавидел их, как и любой магистр Ложи, которые бывшими не бывают.

Правда, ненависть эта была не совсем рациональной. Он прекрасно понимал, что шарлатаны, торгующие воздухом, всего лишь симптом тяжелой болезни в непростые времена, в которые приходится жить, и что устранять нужно не симптомы, а причины. Однако ненавидеть не прекращал. Для него спекулянты, играющие в магию, были не лучше торговцев олтом: что одни, что другие выискивали отчаявшегося человека и давали ему мнимое утешение, способ забыться, уйти из паскудной реальности в мир иллюзий. А что было самым паршивым — человек охотно расставался с последними деньгами, лишь бы на несколько минут избавить себя от гнетущего бытия.