— Не похоже, что тебя это сильно огорчает.

— Почему меня должно это огорчать? — изобразил удивление Лерер. — Или ты забыл, сын мой, чему я тебя учил? Любой эксперимент — это опыт.

— А еще ты говорил, что смерть — тоже результат, — напомнил ван Геер.

— Именно, — кивнул Машиах, постучав пальцем по виску, и, сунув руки в карманы сюртука, направился к окну.

— И что же доказывает смерть в нашем случае?

Лерер широко улыбнулся:

— Что нужно тщательнее провести расчеты и повторить еще раз.

Он выглянул в окно, осторожно откинув занавеску.

— Кажется, за тобой пришли, — тихо объявил он.

Не успел ван Геер осознать смысл услышанных слов, как в дверь настойчиво постучали.

— Невежливо заставлять гостей ждать, не находишь? — поторопил его Машиах, отвернувшись от окна и заложив руки за спину.

Ван Геер настороженно приблизился к двери, в которую постучали вновь.

— Кто там? — спросил он спокойно.

— Ложа! Немедленно открывайте! — властно приказали с лестничной клетки.

Ответ был слишком красноречив, чтобы в чем-то сомневаться и дальше. Ван Геер обернулся в комнату. Машиах молча кивнул. Чародей вздохнул и открыл дверь.

На пороге стояли двое в голубых мантиях. Оба были молодыми. Оба — магистры-следователи Комитета Равновесия. У одного из чародеев между пальцев поднятой руки трещали змейки молний.

— Феликс Лафорс? — спросил второй следователь, державшийся с надменным спокойствием.

— Да.

Не говоря больше ни слова, первый ищейка задавил молнию в руке и втолкнул ван Геера в квартиру, валя его на пол. Второй извлек из-под мантии наручники-обструкторы. Меньше, чем за минуту ван Геер-Лафорс был скручен и, по мнению, следователей обезврежен. Машиаху, который наблюдал за задержанием с умеренным интересом не чувствующего за собой вины человека, велели не двигаться и держать руки на виду, что тот и сделал, понимающе улыбаясь.

Второй следователь представился как Густав Гельберштайн. Ван Геера подняли на ноги, ввели в комнату и усадили на стул.

— Позвольте спросить, гражданин, — бросив надменный взгляд на Машиаха, обратился к нему Гельберштайн, — кто вы, собственно, такой?

— Моя фамилия — Лерер, — представился тот, чинно поклонившись.

— Кем вы приходитесь этому гражданину?

— О, я его учитель…философии.

— Ага, — нахмурился следователь.

После зачитал ван Гееру список обвинений, по которым того задержали, перечислив с десяток нарушенных статей Кодекса Ложи. Второй, назвавшийся Лёйхтеном, не спускал с Лерера глаз. Молния в его руках угрожающе щелкала, готовая пресечь любую необдуманную глупость. Удостоверившись, что подозреваемому понятны все пункты обвинения, и зачитав ему права, Гельберштайн вновь взглянул на Машиаха.

— Вынужден, гражданин, просить вас проследовать с нами. Пожалуйста, не оказывайте сопротивления.

— Конечно, — покорно кивнул Машиах, проходя вперед.

Ван Геер устал смотреть на беспечных щенков Ложи, которые допустили серьезную ошибку: они приняли его за чародея арта. Когда Артура подняли со стула и подтолкнули к выходу из квартиры, он швырнул Гельберштайна на стену. В ответ в спину ударило разрядом молнии. Без результата. Ван Геер обернулся, сосредоточил взгляд на шее растерянного щенка, вложил в удар всю силу, на которую был способен, и с хрустом переломил ему позвонки. Затем повернулся на Гельберштайна, в руке которого вспыхнул огонь. Ван Геер припер того к стене, накинул на шею «петлю» и затянул. Щенок Ложи захрипел, раздирая себе горло. Машиах, наблюдавший за произошедшим с интересом зоолога, изучающего возню змей в террариуме, вдруг вскинул руку:

— Хватит. Он пригодится нам живым.

Ван Геер отпустил чародея, лицо которого раскраснелось, как спелый томат. Машиах приблизился, склонился над ним, заложив руки за спину.

— Не бойся, — ласково сказал он бешено вращающему одуревшими глазами следователю, — ты не умрешь. В каком-то из смыслов.

А затем опустил на его лицо ладонь.

Через минуту пустое, но живое еще тело Густава Гельберштайна безвольно завалилось на пол, а душа растворилась в бездонной утробе вечно голодного упыря. Дав ему новое лицо, которое тот, уменьшаясь и сжимаясь, корчась и дергаясь от перенапряжения меняющихся сухожилий и мышц, трещащих костей и перемещающихся под новые габариты тела органов, не без удовольствия примерил на себя.

— Как-ак интересно-сно, — натужным многоголосьем констатировал Машиах, спазматически дергая шеей.

Ван Геер отвернулся. За два года он научился спокойствию, однако на это смотреть спокойно не мог.

— Ключ, — поторопил внешне спокойный ван Геер. — У этого, — он пнул мертвого следователя в ногу, — должен быть ключ.

— Зачем-чем? — Машиах присел рядом с Гельберштайном и расстегивал его мантию. — Твои-ои оковы-ковы — и есть-сть наш-аш ключ-ч к свободе.

Он встал, накинул голубую мантию на плечи и повернулся. Ван Геера передернуло. К этому он тоже никак не мог привыкнуть. Было что-то противоестественное, дьявольское в том, чтобы смотреть на полную копию того, кто буквально минуту назад был живым человеком, а теперь — всего лишь одна из многочисленных масок.

Гельберштайн — а в каком-то из смыслов это действительно был он — подошел к ван Гееру, положил руку на плечо. Ван Геер вздрогнул.

— Идемте, — сказал Машиах голосом Гельберштайна, полностью копируя надменные, властные интонации, — гражданин.

Он вывел ван Геера на улицу, где у парадной дежурили еще двое магистров-следователей. На дороге стояла черная тюремная карета с решетками на окнах.

— Быстрее! — крикнул Гельберштайн. — Лейхтен ранен! Магическое воздействие третьей степени!