Конечно, и спрашивать Михеева лишнее. Раз меха тут лежат, какой секрет. Подавив раздражение, приемщик-то ни при чем, Шатохин спросил:

— А про папоротник, что всем селом выезжают за ним, тоже всем известно?

Михеев опять невесело усмехнулся, пошарил в боковых карманах пиджака, вытащил из правого потертую, свернутую в несколько раз газетку и подал Шатохину.

— Районка наша.

Шатохин обратил внимание на руки Михеева. Это были руки вечного трудяги: оббитые, жилистые, с обломанными ногтями и шишками-наростами на сгибах пальцев, со следами многих затянувшихся застарелых порезов и ссадин. При виде этих рук невольно вспомнилось, как вчера эксперт-криминалист Зверев высказал предположение — не сам ли приемщик отмочил такое, уж больно чисто сработано. Шатохин для себя поначалу тоже не исключал, но концы с концами не сошлись, и версия быстро отпала. Он безуспешно пытался спорить со Зверевым. «Увидишь, я прав окажусь, сами они», — сказал эксперт на прощанье, садясь в самолет.

Шатохин расправил газетку, сразу выловил заголовок «На заготовку папоротника — всем селом», прочитал:

«Хороший урожай папоротника-орляка созрел в лесах под Черданском. Охотники-промысловики местного отделения коопзверопромхоза вместе с членами семей не первый год выезжают на заготовку ценного пищевого продукта, идущего на экспорт. Пример подает приемщик пушнины Черданского склада-магазина М. И. Михеев. В прошлом году он вместе с сыновьями-школьниками Михаилом и Сергеем собрал больше всех папоротника-орляка. Нынче Михеевы намерены повторить успех. Массовый заезд в тайгу состоится завтра. Сбор папоротника продлится декаду».

Шатохин бегло взглянул на выходные данные: газета за 12 июня. Подписи под заметкой не было, и он спросил:

— Кто это писал?

— Да корреспондент недавно по рации просил об охотниках что-нибудь, Рассохин.

— И часто он пишет о вас?

— Да нет.

— А в прошлом году о заготовке папоротника было в газете?

— Кажется, нет. Точно, не было.

— Ладно. — Шатохин встал. — Один или с сыновьями приехали?

— Один.

— Ступайте пока домой. Я попозже зайду.

Они обогнули угол береговой постройки, вышли к крыльцу магазина. От него широкая тропа в полынной густой заросли была пробита напрямую до михеевской избы. Шатохин простился и некоторое время следил, как неторопливыми крупными шагами удаляется по тропе приемщик. Глядя в широкую сутуловатую спину, Шатохин не испытывал разочарования. Большего он и не рассчитывал получить от встречи.

Беспокойство с новой силой охватило его, когда Михеев, толкнув калитку, скрылся из виду. Быстрей нужно предпринимать что-то, иначе начнется топтание на месте, и пиши пропало. Перекусить на скорую руку и отправляться к ботаникам, к пожарным. К Ольджигиной лучше не заходить, с завтраком повременить можно, а то, пока ест, пожарные чего доброго улетят. В сушь у них работки хоть отбавляй.

Газету с заметкой о выезде всем поселком на папоротник он держал в руках. Шатохин не думал оставлять ее себе, получилось нечаянно. Еще раз глазами скользнул по строчкам. Конечно же, заметка ни при чем. Судя по отсутствию следов, к ограблению склада готовились основательно... И время, когда снарядиться за мехами, вряд ли по заметке выбирали. Однако надо выяснить, с чего вдруг эта заметка появилась в газете. И в районном коопзверопромхозе побывать необходимо.

Шатохин сунул газету в карман брюк и зашагал по дорожке, не круто забирающей от берега.

Пожарные размещались в трех километрах от Черданска. Рядом с их базой высилась срубленная из бревен двадцатисаженная вышка. Ее макушка ориентиром торчала над лесом. Издали казалось, будто вышка затерта глухим ельником. На самом деле она стояла на краю большого луга рядом с просторным домом. Еще лет пятнадцать назад, Шатохину рассказывали, там был метеопост, а после отъезда служителя дом долго пустовал, пока пожарные не облюбовали его себе под базу. Луг там исключительно ровный, без ухабов, достаточный по длине для взлета и посадки самолетов; родниковое озерко рядом, и до речки с полкилометра — что еще надо.

Пожарные бригады, с весны и до листопада квартировавшие в доме бывшего метеопоста, были не местные, одна сменяла другую из года в год. Однако нынешняя команда из республики Коми приезжала второй сезон подряд.

Шатохин хорошо был знаком с начальником команды — тридцатилетним коренастым крепышом Тисленко, говорившим с приметным украинским акцентом. Прошлым летом Тисленко останавливался ночевать в районной гостинице. Устроившись в пятиместном номере, он поставил портфель под кровать и пошел прогуляться. Вернулся поздно и лег спать, а утром обнаружил, что из портфеля пропали бинокль и старенький «Фотокор», память об отце, знаменитом некогда черниговском фотографе. Не с кого было спросить, в номере пусто. Без особых надежд пришел к Шатохину в середине дня, а вечером уже получил обратно пропавшие вещи. Дело было простым, но Тисленко счел его верхом профессионального искусства, проникся глубокой симпатией к Шатохину... Нынче, приехав вскоре после майских праздников, Тисленко не забыл наведаться к нему в райотдел.

И вот сейчас Шатохин опять должен был встретиться со своим новым приятелем. По тропке, ведущей через ельник, он подходил к базе.

На макушке вышки отчетливо обозначился щелистый дощатый настил, проступила каждая перекладинка лестниц, когда ели раздались, и весь луг, узкий и длинный, вынырнул как на ладони.

На ближней окраине луга — вышка, внушительная вблизи, чуть дальше — ткнувшийся в зелень травы вертолетик, лопасти которого, словно ветки плакучей ивы, свисали до земли, и около самых елей — дом.