Что не так с волосами? Ну да, не такие темные и густые, какие ценят в империи. Светлые, непослушные, кудрявые. Иногда я хочу их усмирить, но не выходит. И отращивала в последние года только потому, что длинные немного выпрямляются под собственной тяжестью. В детстве у меня была стрижка, и я была похожа на одуванчик. Не тот, который желтый, а тот, что собирается облететь. Белый, почти прозрачный. Дома я часто пользовалась утюжком, чтобы сделать волосы гладкими, а здесь приходится просто стягивать сзади заколкой…

Кстати да… знаменитая интуиция доминов.

– Можно еще один вопросик? – я умоляюще сложила руки на груди. Растус насмешливо хмыкнул и кивнул.

– Мне говорили, что все ваши способности связаны с телом и не выходят за его пределы. Как тогда быть с одорем? – надеюсь, я правильно перевела это слово. Почему они не используют слово «интуиция»? Ведь оно тоже произошло из латинского и отражает гораздо больше, тогда, как одорем в дословном переводе просто нюх. – Тогда в клубе ты почуял меня на большом расстоянии.

Растус впервые за время нашего общения смутился. Это было так необычно, что я засмотрелась на комическую гримасу, исказившую его лицо.

– Э… как тебе сказать, – он медленно подбирал слова, – ты права, способности доминов ограничиваются плотью. И то, что я почувствовал тогда в «Фламини», это твой запах.

Я поперхнулась воздухом.

– Я плохо пахла?! – ничего себе, между нами было не меньше пятидесяти метров. Как?

– Наоборот, ты пахла восхитительно, – домин стоял рядом, но упорно смотрел в сторону, – ты в курсе, что человек источает сотни различных запахов? Твои волосы, рот, плечи, подмышки, лоно, – теперь уже смутилась я, – даже ступни и пальцы на руках и ногах имеют разные ароматы. Они могут рассказать историю твоей жизни более полно, чем ты сама о ней знаешь. Сколько тебе лет, что ты ела на завтрак, как давно чистила зубы, где была вчера, что делала, чем болела раньше или болеешь сейчас, из какой ткани носишь одежду, когда в последний раз была с мужчиной…

– Ближе к теме, – голос почему-то сел. Если я услышу о том, где и когда ходила в туалет, то точно сорвусь.

– Если вкратце и не вдаваясь в подробности, то я почуял самую лучшую для себя самку, – я резко вскинула голову. Раст поспешил прервать мое возмущение, – нет-нет. Это не всегда говорит о том, что ты мне подходишь как пари. Просто…

– Все. Достаточно, – я подняла руку, не желая слушать дальше, итак уши горели как две лампочки. – Сложно, наверное, ощущать всех сразу посетителей в клубе?

– Я умею фильтровать, – улыбнулся криво Растус, и мы опять побрели вдоль побережья.

Вечером я долго размышляла о том, что узнала. Отмела как несущественные его откровения по поводу «лучшей самки». Таких самок у него вагон и маленькая тележка. А вот насчет вымирающего вида…

А ведь, правда. Если бы домины рожали до сих пор, то рано или поздно, через тысячу лет, мутация стала бы законченной и на выходе были не полудомины, которых нужно водить к саксу, а настоящие домины, со всем набором умений.

Тогда… другая раса? Не совместимая с человечеством? Они станут богами и могут делать что угодно. Пока их мало, их сдерживают законы и неспособность самостоятельно размножаться, они еще помнят недавнее восстание, а что дальше?

Кстати, интересно, как они удерживали власть? Ведь любой народ стремится к самостоятельности. Убивали правителей? Или, наоборот, предлагали им роскошь, благополучие, стабильность? Тут одних феромонов мало. Значит, они умеют кое-что еще?

Прошла неделя. Я чувствовала спинным мозгом, как утекают дни. К Гликериям уйти не получилось, поговорить с Авророй, соответственно, тоже. Не то, чтобы я начала паниковать, но иногда сердце сжималось от тревоги.

Мы с Растом стали если не друзьями, то хорошими приятелями. За неимением другого собеседника я дергала его постоянно, расспрашивала о доминах, их способностях, о пари, семье императора, его дворце. И он отвечал, охотно, подробно и обстоятельно. Он забыл о вечеринках, попойках, даже перестал делать двусмысленные намеки. Он словно чего-то ждал…

А я ждала лишь одного – открывшегося прохода в свой мир.

Часто мы молча сидели у бассейна. Я читала, он или дремал, или рисовал, или просто смотрел на меня, подперев голову ладонью. Однажды, когда Раст отправился в очередной раз бить олимпийские рекорды по плаванью, я заглянула в его блокнот и обнаружила около десятка портретов. Своих. Я и не подозревала, что такая красивая. Тонкое одухотворенное лицо, закушенная губа, и улыбка, иногда хмурая, иногда озорная. В первое мгновенье я даже себя не узнала, так рисунок был не похож на то, что я каждый день видела в зеркале.