«Вот же ж чародей – хоть бы бровью повёл! Вот и попал же ты, Чарли…»

– Двенадцать часов, – повторил Лаарнель, кладя кристалл и снова беря чашку.

– Буду точен, как лучшие наинские часы!

Чиж бросил взгляд на грайдца, на Лаарнеля, и, собравшись с духом, шагнул в портал.

Глава 5. Доля изгнанника

Солнце постепенно скатывалось за лес, прячась за острые верхушки деревьев. У подножья одного из холмов некое ежеподобное существо, фырча, зарывалось в листву. Малдангванишы, сбиваясь в сумерках в стада, постепенно уходили поглубже в лес и подальше от ручьёв, чтобы переждать ночь и обороняться от кровожадных хищников. Топоры людей уже замолчали, хотя дымы от костров никуда не делись, а стали, пожалуй, ещё гуще. В лесу вставали всё более высокие тени, ночные птицы оглашали окрестности своими криками. Уходили в своё логово и лиглинги: ночь – это время тьмы, время собираться у костров, рассказывать истории, отдыхать. Ни один лиглинг не должен показываться в лесу ночью, и тем более не должен ночью работать.

Конечно, Квадунгурарашавы это не касалось. Выживание в лесу без племени требовало слишком многих усилий и было связано со слишком большими опасностями, чтобы пренебрегать любым временем, в том числе и ночью. Да и вообще нельзя было пренебрегать ничем, что могло помочь и что часто запрещали традиции лиглингов. Квадунгурарашава, в отличие от своих собратьев из племени, использовал великое множество самых разных инструментов, от распространённых и среди лиглингов разнообразных ножей и ловушек, до более сложных людских механизмов, как тот странный лук, которым он убил малдангваниша. Люди называли его арбалет. Конечно, лиглинги не любили людей и не пользовались ничем, что они создали. Но Квадунгурарашвае не приходилось быть привередливым. И, кроме того, у него не оставалось причин верить в предрассудки племени.

Он обхватил лапой горлышко вытянутого сосуда – люди называли его бутылкой – и сделал глоток. Неприятная жидкость обожгла горло, нёбо и язык, заставив лиглинга поморщиться. Люди пили эту штуку очень часто, отчего от их лагерей постоянно разило острым запахом. Сам же Квадунгурарашава не очень любил это питьё: от него притуплялись чувства, заплетался язык и ходуном ходили лапы и хвост. Но она позволяла легко отключиться. А Квадунгурарашава не знал других способов забыть о своём горе.

«Ты не лиглинг.» Квадунгурарашава уже дюжины дюжин раз слышал эти слова. В первый раз – ещё тогда, пять лет назад, когда он впервые понял, что является машарагадунгвой. Ругаравашнаргува, сын вождя Нарвангурдарагаша, отказался отдавать Квадунгурарашаве добычу. Ту, которая предназначалась ему по праву. Которую он добыл собственной кровью и испариной. Среди лиглингов не было высших и низших – даже вождю можно было бросить вызов, не говоря уже о его детях. Но при Нарвангурдарагаше всё начало меняться, и Ругаравашнаргува собрался отнять у Квадунгурарашавы всё, что мог – в том числе и ту несчастную рыбёшку.

«Ты не можешь быть частью племени.» Ругаравашнаргува считал, что Квадунгурарашава слабее него, но обманулся. Квадунгурарашава не собирался сдаваться, если надо, готов был бороться. Дело было не в этой восемь раз проклятой рыбёшке: дело было в чести и справедливости. Никто не смеет отнимать у лиглинга то, что причитается ему по праву, даже сын вождя. Но Ругаравашнаргува был готов пойти ещё дальше, и позвал своих братьев – и они набросились на Квадунгурарашаву уже впятером. Скоро у его горла оказался нож. А потом случилось это.

«Если ты ещё раз попадёшься на глаза, мы убьём тебя.» Квадунгурарашава не помнил толком ничего, кроме жуткой боли. Но, когда он очнулся, все пятеро уже валялись вокруг него, растерзанные в клочья. Всё остальное племя, обступившее их ранее, стремившееся остановить драку – отшатнулось, будто от самой страшной чумы. Уже вечером состоялось собрание Старейшин. А ночью Квадунгурарашава был изгнан из племени – навсегда.

Он снова заглотил жидкость и снова поморщился, хотя сейчас было уже не так противно. Прошло пять лет, приличный срок для лиглинга. Квадунгурарашава прекрасно научился выживать. Но все его мысли все эти пять лет занимала единственная надежда: вернуться в племя. Назад, домой…

Квадунгурарашава отхлебнул ещё. Перед глазами потихоньку начинало плыть, долетающие до ушей случайные звуки из леса уже казались какими-то слишком близкими. Может, его брат всё-таки прав? Сколько можно гоняться за тем, чего он никогда не получит? Всё, что нужно, у него уже есть. Уйти поглубже в лес, где не ступала никогда нога лиглинга и где люди появятся только через дюжину дюжин лет…

Но не может же он так бросить своё племя! Люди совсем рядом! Пусть он и не считает их исчадиями Той Стороны, но они вовсе не несут добра лиглингам. И как же быть…

– Прошу прощения, благородный лиглинг, если прерываю твой ночной отдых!

Квадунгурарашава вскочил, но из-за выпитого сделал это очень неуклюже, и ему пришлось опереться на хвост, чтобы не упасть. У входа в его шалаш стоял человек. Любой нормальный лиглинг в этот момент схватился бы за оружие, постарался бы как можно скорее отогнать пришельца. Но Квадунгурарашава имел много дел с людьми и знал, что те, собираясь напасть, часто делают это прямо, как и лиглинги. Кроме того, пришедший был облачён в длинную пурпурную одежду с ярко-жёлтыми орнаментами. За пять лет Квадунгурарашава запомнил, что в такой одежде ходят человеческие торговцы. Один из них достаточно часто наведывался сюда. Он и продал Квадунгурарашаве и арбалет, и разные ловушки на зверей, и тот пояс, без которого лиглинг вовсе не мог представить свою жизнь. К тому же, стали всплывать какие-то обрывочные воспоминания: вроде бы именно сегодня Квадунгурарашава и должен был встретиться с тем купцом…

«Но у этого другой запах…» – лениво проползла в ставшей будто бы вязкой голове мысль. На большее, однако, Квадунгурарашава оказался не способен.

– Трижды прошу прощения, если я напугал тебя, о гордый лиглинг, – купец опять поклонился. – Я всего лишь хотел перемолвиться с тобой парой слов…

– Гд-д-де Мартунг? – спросил по-человечески Квадунуграрашава. За пять лет он успел освоить язык людей, хотя и не все слова удавалось ему выговаривать чётко.

– Увы, но достославный Мартунг сейчас вынужден заниматься другими делами неподалёку, и потому не смог сам прийти к тебе. Однако он подсказал мне дорогу, – купец опять поклонился, – и я преискренне надеюсь, что ты не откажешься вести дела с другим представителем человеческого рода, пускай и незнакомым тебе.