— Вот и я так думаю, — Флеров медленно расстегнул пальто. — Мне трудно передать словами свое ощущение, но, поверь мне, все это неспроста. Недаром же я так внимательно слежу за журналами! Атмосфера явно переменилась, Костя, я это подсознательно чувствую… Ну что, будем работать? У тебя все готово?

— Все! — кивнул Петржак, выключая насос. — Давай ток.

КАНУН НОВОГО ГОДА

Устроены чемоданы в багажных ящиках, брошены на полку пакеты и свертки. И сразу схлынуло суетное напряжение отъезда. Курчатов расплатился с носильщиком, задвинул зеркальную дверь купе и вышел на перрон. Поезд только что подали, и пассажиров было еще немного. Неповторимый, волнующий запах железной дороги навевал приятные мысли о доме. Проводники загодя кипятили воду для чая, и над вагонами курились влажные угольные дымки. Сигналы мира и возвращения.

Курчатов с интересом следил за традиционным, почти извечным, но в деталях неповторимым течением вокзальной суеты. Напряжение последних дней сгладилось, словно его и не было. В туманные поля забытья отодвинулись заседания, конференции, оживленные споры в сутолоке прокуренных коридоров и сумасшедшая беготня по магазинам, заводам, конструкторским бюро. Особенно приятно, что пропало тревожное ощущение, будто бы он забыл нечто исключительно важное. Смешанное чувство растерянности и досады. Оно обострилось вчера, когда он носился по Неглинной, Кузнецкому мосту, Столешникову, толкался в Пассаже. Именно поэтому он и купил на все оставшиеся деньги полсотни коробок азотнокислого уранила. Штука, конечно, нужная, но ее преспокойно можно было достать в Ленинграде. Но теперь он и думать об этом не хочет. Что успел, то успел, сделано и ладно. Тем более что ему действительно удалось раздобыть кучу ценнейших вещей. И для нового циклотрона, и для лабораторий. Товарищи тоже как будто не теряли времени даром. Юра Флеров не только обшарил все радиомагазины, но побывал, и не безуспешно, на какой-то знаменитой барахолке не то в Малаховке, не то в Перове… Что-то они задерживаются, однако.

Курчатов посмотрел на часы: до отхода поезда оставалось семнадцать минут.

Перронная толчея была в самом разгаре. Заснеженный до грязного блеска, утоптанный асфальт. Чемоданы, узлы, мешки. Темные спины, красные от мороза лица. Сизый пар от дыхания. Мороз…

Он прошел к вагону и остановился в некотором отдалении от проводницы, закутанной в серый пуховый платок. Она деловито отбирала у пассажиров картонные билетики и рассовывала их в номерные кармашки матерчатой кассы. Высокий командир с зелеными пограничными петлицами помог красивой женщине в каракулевой шубке втянуть в тамбур детскую коляску. В воздухе мимолетно пахнуло сладостью каких-то духов. Курчатов с удовлетворением подумал, что везет для Марины роскошный набор «Красной Москвы».

Из толпы вынырнул сопровождаемый носильщиком Русинов, явно претендовавший на первенство в соревнованиях по количеству мест.

— Физкультпривет! — выкрикнул верному своему помощнику Курчатов и кинулся отнимать у него фанерные ящики и пакеты из плотной коричневой бумаги. — Как ты все это дотащил?!

— Ох, и не спрашивай! — еле переводя дух, помотал головой Русинов. — Хорошо еще, что в последний момент удалось выпросить в Академии «эмку». А то ребята совсем отчаялись. В такси не влезало…

— Где они? — Курчатов поднялся на железную ступеньку и осторожно взял из рук Русинова ящик с черной надписью: «Стекло».

— Сейчас будут. Носильщиков ищут.

Они кое-как протиснулись в купе.

— Вы все вместе приехали? — Курчатов вынул из-под откидного столика лесенку и полез на верхнюю полку пристраивать поклажу.

— Нет! — Русинов подавал ему свертки. — Со мной только Щепкин, Хургин и Панасюк.

— А где наши неразлучные?

— Понятия не имею. Флеров куда-то пропал, а Костя поехал к родственникам.

— Пора бы уже быть на месте.

— Приедут. Никуда не денутся… До отправки еще десять минут…

Когда поезд наконец тронулся и все хлопоты остались позади, Курчатов раздвинул шторки и присел у окна, облокотившись о столик. Быстро смеркалось. В фиолетовой мгле летели расплывчатые огни.

Все были в сборе, и всем было хорошо. Хургин улегся на верхнюю полку и неторопливо, со вкусом принялся распечатывать коробку «Казбека». Щепкин с Панасюком устроились в коридоре за откидным столиком и принялись расставлять фигуры на шахматной доске. Флеров подсел к Курчатову и задремал. Русинов же затеял с Петржаком острый политический спор. Впрочем, он скоро закончился, поскольку оба сошлись на том, что война с Германией неизбежна и фашизм в этой войне будет окончательно и бесповоротно разбит.

— Интересно, работают они над применением атомной энергии в военных целях или еще нет? — неожиданно спросил Флеров, раскрывая глаза.

— Кто? — обернулся к нему Курчатов.

— Немцы… Американцы опять же.

— Трудный вопрос, — нахмурился Курчатов. — Э том, что высвобождаемая при делении ядер энергия эквивалентна тысячам тонн тротила, везде пишут открыто. Как будто это указывает на то, что создание атомного оружия считается перспективой весьма отдаленной. Но, с другой стороны, это внушает опасения.

— Почему? — включился в разговор Русинов.

— Да потому, что надежда получить сверхмощное оружие может кое-кому вскружить голову. В той же фашистской Германии, где все поставлено на военные рельсы, вполне могут начаться подобные разработки… в недалеком будущем, потому что на сегодняшний день проблема еще не вышла из стадии научного исследования.

— У нас, — уточнил Флеров. — А там?

— Не думаю, чтобы мы в этой области отставали от кого-нибудь. — Курчатов откинулся в глубь полки, устраиваясь поудобнее. — И наши лаборатории, и харьковские идут в ногу с веком. На последних совещаниях это, мне кажется, выявилось со всей очевидностью.