– И вам здесь не скучно? – спросила дофина с лукавой ноткой.

– Где бы я нашел для этого время, мадам? – ответил Ферзен. – Граф Крейц очень добр ко мне и изо всех сил старается меня развлекать. Он уже водил меня к испанскому послу и к госпоже де Брионн; так что от нехватки общения я не страдаю.

– И все же, – произнесла Мария-Антуанетта, – я надеюсь, что до вашего отъезда мы снова увидим вас здесь. Приходите на мою игру…

Ферзен понял, что разговор окончен.

– Ваше высочество слишком добры, проявляя ко мне такой интерес, – произнес он, кланяясь.

И с высоко поднятой головой, изящным шагом удалился так же неспешно, как подошел.

Мария-Антуанетта повернулась к госпоже де Ламбаль:

– Что вы скажете об этом молодом шведе, моя милая?

Принцесса покачала головой:

– Он слишком красив, чтобы когда-нибудь стать счастливым.

– Чума! Тереза, что-то вы слишком мрачны сегодня! – прошептала дофина.

Сама же она, напротив, ощущала прилив необычной легкости. Это было нечто вроде скрытого расцвета, зарождения в сердце чего-то неизвестного, чья странная власть, выплескиваясь из нее, делала свет люстр ярче, воздух свежее, а игре скрипок придавала особую душевность.

И вдруг она вздрогнула. Стоя на своем месте, Ферзен не сводил с нее глаз, точно хотел запечатлеть в памяти улыбавшееся ему очаровательное лицо. На мгновение их взгляды встретились через шорох шелковых одежд танцующих, среди звуков музыки. Мария-Антуанетта отвернулась.

– Шарль, – обратилась она к проходившему мимо графу д’Артуа, – пригласите меня на эту чакону!

И, полуприкрыв от удовольствия глаза, она понеслась среди других пар, сопровождаемая огнем светлых глаз, не отрывавшихся от нее. Она танцевала легко, как в свете занимающегося ясного дня.

Предзнаменования предсказывали приближение важных перемен. Во время Великого поста два проповедника сделали громкие объявления. Метая молнии в церковь, склонившую голову перед сильными мира сего, они без страха на публике намекнули на развратную жизнь, которую вел король. Их пламенные речи сулили грешнику настежь распахнутые двери ада, в котором жарятся те, кто при жизни слишком предавался похоти.

Людовик XV с ужасом почувствовал на своем лице горячее дыхание демонов. В течение нескольких дней фаворитка и ее клиентела прятались, дрожа, как прячется курица, когда сильный ветер вздыбливает ее перья.

И вот предупреждения становятся еще явственнее. После ужина у госпожи Дюбарри король увидел, как господин де Шовлен, один из дворян его свиты, рухнул и умер прямо у него на глазах. Вскоре после этого дофин, проходя через одну из зал Версаля, оказался очевидцем странного явления: портрет его деда внезапно сорвался со стены и упал изображением на пол.

Тогда Людовик XV догадался о невидимом присутствии рядом с собой смерти. Чтобы спастись от незримой опасности, он побежал, подобно преследуемому животному, которое петляет, чтобы сбить охотников со следа. Сегодня он в Версале, завтра в Ла-Мюэт; он переезжает из Бельвю в Шуази, а из Шуази в Сент-Юбер…

27 апреля 1774 года он просыпается в Трианоне с болью в голове и ломотой в теле. Тем не менее отправляется на охоту, возвращается сильно уставшим и ложится в постель. Ночью у него начинается жар. Примчавшаяся госпожа Дюбарри сразу же вызывает королевского врача. Ле Монье осматривает больного и оптимистично заключает, что это простое недомогание, без осложнений.

Однако на следующий день королю не становится лучше. Срочно зовут первого хирурга. Ла Мартиньер озабоченно хмурится. «Сир, – говорит он, – болеть следует в Версале». Монарха перевозят во дворец, где укладывают в постель и делают кровопускание. Тем не менее его состояние ухудшается.

Фаворитка и д’Эгийон вызывают из Парижа своих личных врачей, Бордё и Лорри; к Лассону, доктору Марии-Антуанетты, также обратились за консультацией. Теперь их собралось в спальне короля четырнадцать: шесть врачей, пять хирургов и три аптекаря. Все по очереди осматривают королевский язык и щупают пульс. Наконец консилиум приходит к заключению: Людовик XV болен катаральной лихорадкой.

Ла Мартиньер велит вторично пустить кровь и сообщает, что операция будет проделана снова на следующий день. При этих словах монарх выражает сомнение.

– Третье кровопускание меня ослабит, – говорит он. – Нельзя ли обойтись без него?

Доктора советуются с д’Эгийоном и госпожой Дюбарри. Третье кровопускание требовало предварительной исповеди и приобщения Святых Тайн. То есть в королевскую спальню должен был войти субъект с тонзурой и изгнать фаворитку во имя спасения души больного. Госпожа Дюбарри и первый министр, на мгновение растерявшиеся, берут себя в руки: они готовы на все, лишь бы избежать катастрофы.

Доктора – люди с большими возможностями и умением совмещать интересы больных и их окружения. Они просто сделали второе кровопускание более обильным, вот и всё. Ла Мартиньер взял ланцет и выпустил из Людовика XV четыре паллеты крови.