Шрифт:
Без саквояжа гулять веселее, пошёл приискивать не особо пафосное заведение, хотя таковых недалече от Бранденбургских ворот вряд ли отыщешь. Не пройдя и двухсот метров нечаянно подслушал диалог ярких представителей берлинского «дна» вполне себе комфортно тусующихся в самом сердце столицы рейха и ничуть не боящихся ни зипо, ни крипо…
— Ах! Какие красавцы, — вульгарно накрашенная проститутка в манто из собачатины не пойми какой породы, а может даже из самого мексиканского тушкана, тянула шею дабы лучше рассмотреть происходящее на противоположенной стороне Унтер-ден-Линден.
— Тебе, Марта, туда хода нет, — хохотнул пузатый мордоворот с усами «как у фюрера», — а старина Герман для своих орлов закажет лучших шлюх Германии!
— Поступай и ты в авиаторы, котик.
— Нашла дурака, к тому же у меня ревматизм, и лёгкие не в порядке. Пусть молодые сражаются в небесах, а мне и здесь неплохо, — жлобяра стиснул Марту за правую полужопицу, но путана не реагировала, очень уж интересное действо разворачивалось в полусотне метров.
— Интересно, а Геринг будет?
— Кто его знает, — рассудительно прогундосил «котик», — может будет, может нет.
— Красивые, молодые, — Марта продолжала нахваливать компанию офицеров люфтваффе, проходящую в ресторацию на первом этаже отеля.
— Сейчас отметят награждение. Потом на баб потянет, ты далеко не убегай, глядишь и сгодишься. Хотя ты им в матери годишься, — у «котика» явный поэтический дар.
— Дурак, мне всего двадцать девять, — путана разобиделась и попыталась высвободить задницу от объятий кавалера. Не вышло.
Точно! В газетах и по радио криком кричат берлинские пропагандоны, расхваливая героических асов люфтваффе, насбивавших за последнюю неделю столько британских самолётов, что, судя по энтузиазму тутошних Конашенковых, у короля остался лишь Гранд Флит. Видимо берлинские креативщики решили так перевести стрелки с утопления «Адмирала Шпее» и захвата «Альтмарка». Старина Йозеф большой мастак наводить тень на плетень и если облажался флот, непременно найдёт героев в небе. А жирный боров Геринг от пиара ни за что не откажется. Наверное так дело и обстоит, ибо я слушал и Лондон и Париж, на явке абвера такие вольности допускаются. Так бритиши гигантские потери (из 50 якобы 43 сбитых в одном налёте и 33 из 40 во втором) категорически отрицали, мол не вернулись на базу 5 и 7 машин. Но кто в Германии верит этим плутократам?
Оба! Какая то важная шишка подъехала, — бравые летуны, кучковавшиеся на ступеньках ресторана, словно пацаны нашкодившие, при внезапном явлении директора гимназии ломанулись внутрь.
Нет, не Геринг, как его, — Ешоннек. Точно, Ганс Ешоннек. На данный момент важная шишка в люфтваффе, застрелится в сорок третьем, не в силах пережить начало тотальных бомбардировок рейха.
Ладно, пусть поживёт пока. Вот если бы Геринг пожаловал. Тут бы ему звездец и пришёл…
Прикинул, примерно минут десять чуть быстрым шагом до сосисек и пива идти, эх, закажу яичницу с ветчиной!
Направился к скромной забегаловке, неча по дорогим кабакам шляться, тем более там сегодня спецобслуживание бравых летунов. Убыстряясь глянул походя в дверь-стекляшку ресторана. Замер. Накрыло. Занавес. Игорь Костолевский смотрит на меня, точь в точь в такой же шляпе, что и в фильме. Один в один…
Кто смотрел «Тегеран 43» Алова и Наумова обязательно вспомнит сильнейшую тему, ближе к финалу. Когда советский разведчик сидит на койке в пансионате и понимает — уехала любовь всей его жизни, не встретится им больше. И бах — под кинохронику военную Азнавур начинает «Вечную любовь». В кадре пикируют бомбардировщики, горят и рвутся вперёд советские танки, гибнут корабли в Атлантике, снова Россия, мальчишка белобрысый лет пяти босиком, в одной рубашонке бежит по пашне, погоняя лошадь с бороной…
Вечная любовь
Верны мы были ей
Но время зло
Для памяти моей
Чем больше дней
Глубже рана в ней…
Всё! Отбомбились, суки! Два «шкафа» на входе умерли сразу, благообразный старикан, настоящий швейцар заведения застыл истуканом, пёс с ним. В гардеробе пара полковников, очевидно из свиты Ешоннека, сдают шинели, плюс сопровождающий их лейтенант без наград, стопудово адъютант. Минус два полковника и адъютант. На секунду притормаживаю, вальтер в левую руку, (так, на всякий случай) в правой — топорик-«томагавк»…
Все слова любви
В измученных сердцах
Слились в одно
Рыдание без конца
Как поцелуй
И всё тянется давно
Врываюсь в зал, приготовленный для чествования героев люфтваффе, — за полсотни рыл в форме, официанты, принаряженные к торжеству в форму рядовых ВВС Германии, не в счёт. Полковник, стоящий рядом с Ешоннеком как раз закругляет спич, а генерал уже ничего не скажет. Да никто здесь больше ничего не скажет…