Смотрю на фото, висящее на стене у Боброва. Виноградов здесь с завоёванным Кубком. Рядом со своим другом Бобровым.

Сестра Севы Боброва Антонина уехала с дочерью к родственникам. Поэтому мешать гулянке никто не будет. А вот и Виноградов с Шуваловым. Бобров уже поджарил начищенную мной картошку. Открыли банку с солёными огурцами. Нарезали хлеб и колбасу. И понеслось. Меня заставили играть на гитаре, а парни хором пели всё подряд. Потому, что праздник без песен — не праздник. В конце концов братия устала в своём певческом оре и попросила меня исполнить что-нибудь в тему… Прошу мысленно Наблюдателей подкинуть идею, пока я типа гитару настраиваю. Они включают мне «Самоцветовскую»… https://youtu.be/wGmkuAfWo7g

Мысленно благодарю их и исполняю оригинальный текст…

Потом разговоры перешли на выкуп казённой мебели, что стояла в квартире Боброва. Сёве было нужно вызвать комиссию из домоуправления чтобы оценили состояние серванта и стеклянной горки.

— Думаю, что за полцены отдадут, — авторитетно заявляет Витёк Шувалов, заметив царапину на серванте.

Глава 2

" Жизнь скучна без капельки безумия".

Фаина Раневская, из первой книги цикла «Нападающий вратарь».

1 марта 1952 года. Москва.

Суббота. Сегодня мы с Гришей Баклановым и, до кучи, с пионером-соседом Колей идём в местную баню. В коммуналке толком не помоешься — только если ночью, пока все спят. И то, не факт. Вот и идём на помывку, прихватив узелки с грязной одеждой. Сын Стахановца щебетал всю дорогу про учёбу, про игры. Мы с писателем узнали много чего про его школу второй ступени. Наробраз в это время переходил от раздельного обучения к смешанному. Вот и у них в прошлом году в классы добавили девочек из соседней школы, а туда забрали половину учеников. Мы вместе с Колей вспоминали правила игр в вышибалы, в классики, в съедобное-несъедобное. Бакланов(как теперь стал называться в паспорте Фридман) рассказал какой-то смешной не совсем приличный стишок про школу, а я припомнил озорную частушку:

— Потолок весь в крови, дверь шатается. За шершавой стеной труп валяется. Как пойдёшь за порог — всюду кости. А из окон скелет лезет в гости.

— А Вы и вправду крутой поэт, — восхищается Коля, — Слова запишите? Ребята сдохнут от зависти, когда такое услышат…

Пока ждали в очереди свой запуск в предбанник, обсудили технологию изготовления самопалов и пугачей. Послушали историю про взрывание бутылки с карбидом.

Задумываюсь, глядя на Колю. В эти годы про безопасность детей как-то не особо парились. Повсюду с самого рождения — вредные вещества. Свинцовые краски на стенах в детском саду и в школе. Даже детские кроватки таким красили. Малышня пьёт воду из ржавых колонок и из одного стакана у газавтомата. Катаются на велосипедах по городским улицам, не соблюдая никакие правила. Носятся с возвышений на самокатах без тормозов. Получают на улицах синяки и ссадины, делая примочки из мочи или привязывая к ране смоченный слюной подорожник.

Коля же рассказывает про наш двор, захлёбываясь от эмоций. Его возмущало, что в игрушки во дворе первым играл хозяин, а потом все, кому разрешалось. «Нужно сразу делиться!» — объясняет он нам. Одобряет, что дети гурьбой бегают смотреть мультфильмы к нему, хотя мама и бухтит всё время про уроки. Ребята во дворе без раздумий вписываются в разборку за «своих» старших или младших, даже девочки.

Это военное и послевоенное поколение породило огромное количество людей, которые могут рисковать, решать проблемы и придумывать что-то невообразимое.

— Заходите, — прерывает мои раздумья дородная тётка-банщица и выдаёт тазики-шайки.

Мы сегодня идём в отделение без парной. Это и дешевле, да и помывочный зал там побольше. На нашем номерном месте натерли друг друга мочалками, облились из тазиков и занялись стиркой. Через полчаса ещё разок ополоснулись и потянулись на выход с раскрасневшимися, как с перепоя, лицами. Озорник Коля повесил за верёвочки наши гардеробные номерки на свой писюн и вертел их, работая отростком, как циркачка с обручами. Пришедшие в баню мужики щерились и нецензурно комментировали действия ловкого пионера.

Со скрипевшей от чистоты кожей одеваемся и идём в буфет. Писатель берёт себе пива, мне — «кровь погибших помидоров», а Коле — лимонад. Я, тем временем, слушаю разговоры с соседних столиков:

— Дружок мой, что погиб в Берлине говорил: «Есть вещи похуже смерти. Жизнь, например.». Шутил так. А погиб нелепо. Стал в полуразрушенный дом за хабаром подниматься по лестнице, а та и рухнула…

— Пришёл к знакомой на случку, а она не в духе. «Уходи», говорит. А я чё, дурак что ли? Бутылку разлил на два лобастых и говорю: «Пей, не кочевряжься!». А она водкой из своего стакана мне в лицо. А потом из моего. Ну, не хочешь шпилиться, так и скажи. Зачем водку то переводить…

Писатель, поставив стаканы с подноса, комментирует услышанное:

— Каждая девушка мечтает о большой любви. Каждый парень мечтает завалить девушку в койку… Э-э, Коля, уши то заткни. Рано тебе ещё такие разговоры слушать.

— Да ладно, дядя Гришь. — даёт ему отлуп школьник Коля, — У нас, как свет выключат, то папа говорит маме «Поехали» и они скрипят за шкафом, а потом охают. Я видел у сестрёнки… У девочек есть такая дырочка…

— Но-но, — прерывает пионерский секс-ликбез писатель, — Без подробностей. Про дырочку мы с дядей Юрой уже знаем… Лучше лимонад пей.