— Маджи…

Теперь я слышал только свое сердце. Оно гулко билось в груди, в горле, в висках. И уж не знаю, как это получилось, но только я поцеловал ее в губы, и еще раз, и потом в ухо, потому что она вдруг резко повернула голову.

— Не надо… Пожалуйста, не надо… Пусти.

Я тотчас же разжал руки, но не удержался и зло бросил:

— Опять Морис!

Она покачала головой:

— О, ты не можешь всё понять. Я сама очень виновата.

— В чем ты виновата?

— Не надо… Не надо говорить… — В голосе и глазах Маргарет были слезы.

Я махнул рукой:

— Ладно, пошли.

Мы медленно поднимались по лестнице, совсем рядом, иногда касаясь друг друга плечом, локтем, бедром, но каждый сам по себе.

— Куда же вы пропали? — возбужденно кричал Миша, стоя на верхней площадке лестницы и размахивая полевым биноклем. — Приехали ребята из Хамовнического и Московского бюро. Очень хотят с вами встретиться.

— Не обошлось, значит, без начальства, — сказал я.

— И не говори, — сказал Миша. — Подавай им представителей КИМа, и никаких гвоздей! Я говорю — купаться пошли. А они претензии предъявляют, почему одних отпустил.

Тут как раз и появилось начальство: два парня в шевиотовых пиджаках и толстоногая, крепкая, как гриб-боровик, девчушка.

— Это ты Муромцев?

— Я Муромцев.

— Будем знакомы. Я — Лиза, зампредседателя Московского бюро. — Она сверху вниз рванула мне руку, точно намереваясь вывихнуть ее в плече, и сообщила, что ответственна за все мероприятия по интернациональной связи.

— Я давно хотела с тобой поговорить, — тараторила она, ухватив меня за локоть и устремляясь к дому. — Да знаешь как некогда… Давай посидим на террасе и обсудим план мероприятий… Вы, надеюсь, до вечера не уедете?

А парни из районного бюро с двух сторон подступили к Маргарет, осторожно взяли ее под локотки и увели в неизвестном направлении. Может, оно так-то и лучше! Мне трудно было бы остаться сейчас с глазу на глаз с Маргарет и говорить о вещах посторонних и незначительных. Уж лучше подробно обсудить весь план интернациональной связи, который вытащила из своего портфельчика толстоногая и напористая Лиза.

И так получилось, что Лиза целый день не отходила от меня ни на шаг, а у Маргарет вместо одной тени стало три, — шевиотовые пиджаки следовали за ней как завороженные.

Провожать нас отправился весь лагерь. Шли мы на этот раз не по лесным и луговым тропинкам, а по проселочной дороге, под дробь четырех барабанов и воинственный коллективный клич: «Раз, два, три! Пионеры — мы. Мы фашистов не боимся, пойдем на штыки».

Я так и не смог пробиться к Маргарет сквозь сгущавшуюся тьму. Она шла где-то впереди, и два парня из Хамовнического бюро пионеров освещали ей путь вспышками электрических фонариков, а я плелся сзади, и на руке моей висела Лиза, тяжелая и ненужная, как чугунное ядро.

За несколько дней до открытия VI конгресса Коммунистического Интернационала на нашем этаже появился человек, которого я раньше никогда не встречал.

Он зашел и в агитпроп, поговорил с Лейбрандтом по-немецки, на отличном французском перебросился несколькими фразами с оказавшимся тут же Франсуа Бийю, в коридоре, встретившись с Колей Фокиным, хлопнул его по плечу и осведомился по-русски:

— Ну, как ты жив, Николай? И что есть нового за Великой китайской стеной?

Солидный, всегда очень серьезный, Фокин необычайно оживился, крепко тряхнул протянутую ему руку и, в свою очередь, спросил:

— А ты-то как, Федя? Давненько, давненько… Забурел, брат! Совсем позабыл своих комсомольцев.

Очкастый лысеющий Фокин в темно-коричневой толстовке с карманами, до того набитыми бумагами, что они казались тугими мешочками, прикрепленными к сукну, мало походил на «позабытого комсомольца». Но тот, кого он назвал Федей, — высокий, сухощавый человек с большими светлыми глазами и щегольскими каштановыми усиками на до красноты загорелом лице, — должно быть, видел Фокина не совсем таким, каким видел его я.

— Да, — сказал он с едва слышным вздохом. — Прошло мое комсомольское время. И уже не так много осталось старых друзей в этом коридоре.

Его взгляд мимолетно скользнул по мне, а вслед за ним посмотрел на меня и Фокин.

— Поди-ка сюда, Дмитрий, — позвал он, — и познакомься с «русским немцем». Вот она, наша смена, Федя.

— Здравствуй, смена, — приветливо сказал так странно названный человек. Он очень четко и почти правильно произносил русские слова. У него была сильная рука и настоящее мужское пожатие. — Меня зовут Курелла.