— Мы тут с товарищами кое-чего посчитали, подумываем на стопроцентный хозрасчет переходить — а то вроде колхоз-миллионер, а толку и не видно. План ежегодно перевыполняем, а народ все равно живет так себе. Нет, безусловно с каждым годом лучше становится, — на всякий случай подстраховался. — И стабильность опять же — государство без зарплаты не оставит, семян даст, техникой оснастит. Но нам-то тут переживать не о чем — края такие, что ветку сухую в землю воткни, получишь яблоню.

— Нам в «Потёмкине» на стопроцентном хозрасчете нравится, — немного поагитировал я. — А там земли не чета вашим — «зона рискованного земледелия» считается. Но это у нас, а по стандартам стратегического противника в таких районах вообще ничего сажать нельзя. Это не потому что мы глупые, а потому что деваться некуда — вот такой вот климат у нас, и нам с ним жить и работать. Но я не очень много для вас интересного рассказать могу — я там всего лишь заместитель парторга. Вы лучше к нам «ходока» отправьте, пусть посмотрит, с председателем и главбухом пообщается.

— Об этом и хотел попросить, — просветлел Макар Никифорович. — Бумажки-то это одно, а вот с людьми поговорить — оно всегда лучше. Опыт! — он назидательно вытянул палец вверх. — Он — в основе всего, и теория без практики в нашем деле мертва.

— Я с вами полностью согласен, — поддакнул я. — Но у нас не совсем обычный совхоз, и большая часть наших наработок вам не подойдет по совершенно объективным причинам. Но гостям мы всегда рады, и, если получится поделиться хоть чем-то полезным, мы будем рады.

Отец Кости произвел на меня хорошее впечатление. Первая причина — сына он без дураков любит всей душой, и, по собственному признанию, не жалел на его липовые «троечки» пару свиных туш в четверть — классика деревенской коррупции. Вторая — узнав о «спецшколе» он пришел в буйный восторг, согласившись ехать куда угодно, когда угодно и на любых условиях — лишь бы Косте дорогу в большую науку дать. Причина третья — ушедшую со словами «сам своего дебила воспитывай» жену не осуждает, «бог ей судья». Оставив мужику денег на переезд и перевозку хозяйства, отправился в «Орленок» — кататься на картах и догуливать завтрашний — последний — день каникул, которыми доволен «от» и «до» — и время весло провел, и пользу немалую вынес. А чего еще желать малолетнему попаданцу?

В «Домодедово» меня ждал огромный сюрприз в виде ждущей на нашем «Запорожце» прямо у трапа Виталины.

— До встречи, товарищи! — обернувшись, помахал я дядям Феде и Ване. — И спасибо!

— Ромео, — хрюкнул в след бегущему мне дядя Федя.

Про багаж и подарки — всем ракушек насобирал, ух красивые! — можно не заморачиваться, привезут прямо домой, поэтому едва ли не вприпрыжку добежал до машины и сгреб в объятия счастливо улыбающуюся, загоревшую Вилочку.

— Ты опять вырос, — приложила она меня.

— Это звучит как классическая мамо-бабушкина фраза, — поморщился я и ладонью измерил рост с помощью девушки — до переносицы.

— Я очень скучала, Сережа, — хихикнув, она чмокнула меня в губы.

— Так-то лучше, — одобрил я и поцеловал ее как положено.

Ну смотрят люди, ну и что? Морального облика комсомольца не нарушаю — невеста же. Уселись в машину, девушка поехала к воротам.

— Ну рассказывай как съездила, — запросил я отчет.

— Продула в казино полторы тыщи, — с виноватой моськой покаялась она.

— Приговаривать тебя к посещению нашего маленького клуба по борьбе с зависимостями?

— Что за клуб? — улыбнулась она.

— Там дядя Андрей, — начал я перечислять. — Малолетний алкаш — сын нашего немецкого инфарктного куратора и ряд совхозников, в которых после той злачной ночи, когда наши дяди ставили особо несознательным чудо-укольчики проснулось желание до такого не доводить и справиться с алкоголизмом более гуманным способом — еженедельными собраниями. Еще из Москвы пара психиатров наркологического профиля прибудет, смотреть чего это я удумал. Докладчик и целитель — твой покорный слуга, — положив руку на грудь, церемонно поклонился.

— Только что придумал? — хихикнула девушка.

— Перед отлетом из «Орленка» позвонил, распорядился, — поправил я. — Но мы отвлеклись — давай дальше.

— Проигравшись, я расстроилась и попросила у Насти пару сотен на «отыграться», — продолжила она.

— Плохой звоночек, — осудил я.

— И выиграла пятнадцать тысяч, — показала мне язык.

— Это еще хуже, теперь паттерн «я точно отыграюсь» глубоко в тебе укоренился, — горько вздохнул я. — И ты будешь регулярно спускать все наши семейные сбережения.

— Если приказ будет, — фыркнула она. — Я же не по своей инициативе все это делала — легенда такая, девушка-игроманка. На второй день проиграла уже двенадцать, и была вынуждена со слезами на глазах и благодарной улыбкой принять предложение одного очень состоятельного господина поставить за меня. Увы, я проиграла и его капиталы, и он от расстройства вынужден был совершить летальное отравление шампанским. А мы ведь собирались провести ночь в отеле и утром улетать в Америку — сочетаться узами брака, — жалобным тоном, вытирая несуществующие слезы закончила она.