Шрифт:
— Летит, — прислушиваясь, сообщает Вася. — У-у-у…
— Ничего не поделаешь, Алексей Игоревич, пора, — говорю я. Мы вас проводим.
«Дальше — тишина»
От вездехода Алексей Игоревич отказывается, ему хочется подышать свежим воздухом. Впрочем, до вертолетной площадки несколько минут ходу.
Мы идем и мечтаем о том, какой красивой может стать наша жизнь.
— Академика нужно ковать, пока он горяч, — свирепо шепчет Олег. — А вдруг он пошутил?
— Если пошутил, — Рома толкает меня в бок, — то не видать ему «россиньолов», так и скажи.
— «Требуй для всех понемногу, — советует Гвоздь, — и не забудь про меня!» Я имею в виду мой будущий персональный оклад.
Я и без их наглых подсказок рад был бы выпытать у Алексея Игоревича подробности, но он секретничает о чем-то с мамой и Надей, у всех троих хитрый вид, и влезать в их разговор мне не хочется. Лазеры и спутниковая информация! Кто мы сегодня? Шаманы и их дремучая паства, грозящие лавинам заклинаниями и обожженными на костре дубинами. А с лазерами и спутниками — ого, нас голыми руками не возьмешь! Во рту сохнет при мысли о том, что я окажусь хозяином настоящей лаборатории, где можно будет обработать, осмыслить и, наконец, привести в христианский вид целый сундук добытых нами материалов. Сегодня я слишком мало знаю, в лучшем случае — только то, что знают мои коллеги, и не могу, да и не считаю себя вправе осуществить мамину мечту — написать большую монографию о лавинах; а завтра — почему бы и не дерзнуть? Кто сказал, что Уваров всю жизнь обречен поставлять сырье, а не готовую продукцию?
И я тихо мечтаю о том, какой прекрасной может стать жизнь. Я не страдаю излишней доверчивостью, мой скромный жизненный опыт убедил меня в том, что ничто другое люди не забывают с такой легкостью, как свои обещания. Это даже не считается предосудительным — обнадежить клиента и напрочь забыть о его существовании, едва лишь он перестанет зудеть на ухо; наоборот, почтительное удивление и даже подозрение в том, все ли у него на месте винтики, вызывает человек слова, этот голубоглазый чудак, который пуще всего на свете боится прослыть трепачом. Таких нынче днем с огнем не очень-то найдешь, они старомодны и смешны, как пиджаки с ватными плечами и брюки паруса. Куда современнее мой друг Мурат: будь на месте Алексея Игоревича Мурат, я не поверил бы ему, поклянись он самой длинной и замысловатой клятвой, потому что знаю, что выполняет он обещания только и исключительно тогда, когда это ему выгодно.
А вот Алексею Игоревичу я поверил сразу и безоговорочно — не только потому, что уж очень хотелось поверить, но, главным образом, потому, что он оставил у нас до осени свои «россиньолы», как древние когда-то оставляли заложников. А если серьезно, то поверил бы ему без всякого залога. Ладно, поживем — увидим, как говорят мудрые люди, когда ничего более умного им в голову не приходит.
Вертолетная площадка находится за «Актау», со стороны южных склонов. С фасада гостиница словно вымерла, ни в задернутых шторами окнах, ни на балконах никого не видно, лишь откуда-то издали доносится какой-то непонятный гул.
— И в медпункте пусто, — приподнявшись на цыпочки и заглядывая в окно, говорит мама. — Его тоже перевели?
— На безопасную сторону, — отзывается Надя. — Мурат распорядился в первую очередь.
— Умница, — хвалит мама. — Я знала, что в конце концов он прислушается к голосу разума. А в какое помещение?
— В очень хорошее, — туманно отвечает Надя. В какое же?
— В хорошее. — Надя прячет улыбку. — В библиотеку.
— Что-о?! — Мама хватается за голову. — Он сошел с ума!
— Впустить лису в курятник! — подливает масло в огонь подхалим Гвоздь.
— Они разворуют нам все книги!
Мама бежит к центральному входу, а мы огибаем гостиницу с торца и — становимся свидетелями редкостного зрелища.
Гул, который с минуту назад казался мне загадочным, объяснился чрезвычайно просто: вокруг вертолетной площадки, огражденной живой цепью из инструкторов, дружинников и милиционеров, веселится добрая сотня туристов. Мурат, прикрыв мощным телом входной люк вертолета и воздев кверху руки, взывает к лучшим чувствам:
— Будьте сознательны, это спецрейс, у меня распоряжение срочно вывезти товарища…
— Петра Ивановича Загоруйко? Это я!
— Какого там Загоруйко? — несется из толпы. — Моя фамилия Терехов!
— Всех вывози!
— Товарищи, у меня завтра начинается турнир!
— Алексей Игоревич! — завидев нас, кричит Мурат. — Прошу пропустить товарища академика!
— Все здесь академики!
— Может, штаны он шьет для академиков!
— У меня ребенок с температурой!
— Алексей Игоревич! — К нам подлетают Вадим Сергеич с мадамой. — Где ваши вещи, мы поможем!
Алексей Игоревич тихо стонет.
— Пра-пустить! — громовым голосом орет Мурат. — Абдул, обеспечить посадку товарища академика!
— Иду! — срывающимся фальцетом кричит Вадим Сергеич, хватает за руку мадаму и через образовавшийся проход бежит к вертолету. Под смех и улюлюканье толпы их тащат обратно.
— Ой, не могу! — бушует Алексей Игоревич. — Чаплин!
— Пра-пустить!
Свист, хохот, визг! А толпа все прибывает, из нижних окон прыгают, из верхних спускаются на веревках и простынях все новые претенденты, у многих за плечами рюкзаки, в руках чемоданы.