Там просто ничего не было.

И я упала туда.

Ушла.

— Тринни, проснись.

Я отвернулась от голоса, желая вернуться в сон. Или, по крайней мере, я думала, что сплю, потому что я была в объятиях Зейна, и он был таким тёплым, когда прижимал меня к себе. И это, должно быть, был сон, потому что мы сражались с Гавриилом. Люцифер убил его, и Бог… Бог совершил нечто славное, и я…

— Тринни, — снова раздался голос. И я поняла, что узнала его. — Я смотрю на тебя. Наблюдаю за тобой.

Арахис.

Что я сказала ему о наблюдении за мной, пока я сплю?

Но это не имело смысла. Арахиса там не было, и я не могла уснуть. Технически невозможно. Может быть, в переносном смысле. Семантика сейчас не имела значения.

Я умерла.

Я, чёрт возьми, умерла.

Гнев пронзил моё тело. Этот ублюдок, психованный архангел на самом деле сумел убить меня. Я была мертва, а Зейн жив — о Боже, Зейн. Мою грудь сдавило, перекрывая дыхание. Он был там, обнимал меня, чтобы я не была одна, а теперь он был там, а я… ну, я была там, где была. Я была мертва.

— Тринити! — крикнул Арахис.

Мои глаза распахнулись, и у меня вырвался сдавленный вздох. Чёртово прозрачное лицо Арахиса было прямо там, всего в нескольких дюймах от моего.

— Какого чёрта? — воскликнула я, начиная садиться.

Я опустила руки вниз, положив их на… на что-то мягкое и сухое. Не на влажную траву.

Я несколько раз моргнула, когда Арахис исчез из поля моего зрения. Замешательство закружилось во мне, когда я поняла, что смотрю на приглушённое сияние Созвездия Зейна.

Я лежала в нашей кровати.

Уголки моих губ опустились.

— Арахис? — хрипло сказала я.

— Да, — ответил он, где бы он ни был.

— Я в нашей квартире?

— Так и есть.

Что, почему?

Сев, я оглядела нашу спальню. Арахис завис слева, в воздухе, скрестив ноги. Справа от меня горела прикроватная лампа. Потрёпанный, рваный экземпляр любимой книги моей матери лежал на ночном столике. Я протянула руку и провела пальцами по мягкой обложке. Была ли я… была ли я призраком? Так вот почему я здесь? В этом был какой-то смысл. Я была чертовски уверена, что не готова двигаться дальше, а недавно… ушедшие часто возвращались в места, где им было удобно. Моё сердце подпрыгнуло в груди…

Подожди.

Я прижала ту же руку к груди, чувствуя, как моё сердце бьётся неуверенно. Если бы я умерла и стала призраком, почувствовала бы я биение своего сердца? Смогла бы я что-нибудь почувствовать?

Моя голова повернулась к Арахису.

Он помахал мне рукой.

— Я чувствую кровать. Я почувствовала книгу, — сказала я ему, а затем стукнула рукой по груди.

Я поморщилась. Это было больно — это действительно было больно. Призраки чувствовали боль? О, боже, если так, то как, чёрт возьми, Арахис позволял себе плыть через потолочные вентиляторы и всё такое? — Я чувствую своё сердце.

Его брови приподнялись.

— Я надеялся на это.

Я уставилась на него.

— Ты чувствуешь своё сердце?

— Это глупый вопрос.

— Почему это глупый вопрос? — потребовала я. — Я мертва. Я умерла, Арахис. Я супермертва, и если я призрак, как я могу чувствовать своё…

— Ты не призрак, — оборвал он меня. — Ты не умерла.

Я уставилась на него.

Он уставился на меня.

Я ещё немного посмотрела на него. Наверное, целую минуту, прежде чем я смогла осмыслить то, что он только что сказал, и даже тогда я не поняла. Вообще.

— Как? — прошептал я. — Почему я не умерла?

Я снова оглядела комнату, просто чтобы убедиться, что это всё ещё спальня. Так и было.

— Как я здесь оказалась?

— Ну, это довольно запутанная история, — сказал он.

Я поднялась на колени.

— Тогда попытайся разобраться в этой истории, — лицо Зейна внезапно заполнило моё сознание, и я направилась к краю кровати. — Ты знаешь что. Это не имеет значения. Мне нужно найти Зейна. Он должно быть…

— Вне себя? — предложил Арахис. — Его сердце так разбито, что он потребовал, чтобы Люцифер вернул тебя?

Я замерла, когда мой взгляд метнулся туда, где он парил.

— И когда Люцифер объяснил ему, что дарить жизнь было выше его сил, что он не является хранителем душ, он потребовал, чтобы сам Азраэль ответил ему, — продолжил Арахис, но там… было что-то не так с его голосом, и не только тот факт, что он назвал Грима его ангельским именем, что само по себе было странно.

Он… постарался стать менее воздушным. Исчезла певучая манера, с которой он обычно говорил.

— Азраэль не ответил, потому что знал, что для этого нет причин. Он ничего не мог сделать. Ты была выше его.