— Так прекрати это, прекрати! — умолял Джоэл, мечтая, чтобы сон оборвался, освободил от вечного стояния на грани белых линий. Черные хлестали плетьми теперь их обоих, почти поверженного Стража и его нежданного союзника.

— Мы должны остановить его! Должны, Белый Дракон, — пробормотал Каменный Ворон. — Я пришел в миры Хаоса, принял неравный бой. Меня предупреждали. Я знал, но так надо. Должен же был хоть кто-то… Кто-то должен действовать, пока остальные заранее признали вашу гибель. Помоги мне!

Страж с трудом стоял, опираясь о стену. Искаженные гризайли на облезлой штукатурке безмолвно рычали оскалом чудовищ, щерились уродливыми образами расчлененной плоти. Изнанка града накатывала волнами омерзения, оплетала черными линиями. И вокруг из окон все шагали и шагали люди. Воронка — пасть Змея — раскрывалась шире и шире посреди опаленного рухнувшего неба. И на нее с горечью взирал бессильный Страж Вселенной.

— Помогу! — воскликнул Джоэл. — Только скажи, кто прячется под фарфоровой маской.

— Бифомет Ленц и… — прохрипел израненный Каменный Ворон, но опрокинулся навзничь, пронзенный сотней темных копий. Вокруг шеи его стянулась петля, и голос иссяк. Гигантская черная лапа подхватила крошечную в сравнении с ней человеческую фигурку и потянула наверх, прямо в воронку.

— Страж! — крикнул Джоэл, отпуская белые линии. Они темнели, наливались кровью, иссякали.

— Не смей! Белый Дракон принадлежит мне, — усмехнулся Змей. И рухнул занавес, декорации слились огнем, город полыхал и рушился. Умирали миры, разрывались души. Все засыпал бесконечный серый пепел.

«Бифомет Ленц», — звучало в голове. Билось гулом предупреждения в преддверии пробуждения. Или не в голове? Или стучали снаружи, с другой стороны Вермело, из мира живых?

Снаружи. Стук из реальности, которая едва ли не страшнее снов.

«Я жив, я мансарде. Я все еще жив, и Вермело жив», — подумал Джоэл. Больше он не ощущал под пальцами белых линий, больше не отворачивал людей от бессмысленного падения в пасть Змея. Но тревожный грохот у двери пронзал новыми тревогами, предчувствиями.

Стук, дикий стук вместо пробуждения вдоль перелопаченного снами-предупреждениями сознания. А вместе со стуком задушенный крик, почти вой. Кто-то по ту сторону двери зажимал себе рот, чтобы не голосить на всю улицу.

— Джоэл! Помоги!

Джоэл немедленно вскочил, стряхивая остатки забытья. Стук повторялся короткими неритмичными очередями, отражался в оцепенении слуха, обращенного в себя. Стук и крик прошивали, как разряды молний сквозь ощерившиеся нервы, как удары по мертвым щекам.

Открывать не хотелось, все пространство свилось булавочной головкой вокруг затворенной щеколды деревянной двери, на которой Ли в порыве вдохновения нарисовал улыбающееся солнце. Почти автопортрет.

И где же был он теперь? Все еще на дежурстве — только светало, зеленая пелена мешалась с алой кромкой Змеиного Глаза. В такой час подсчитывали потери среди обратившихся горожан, в такой час обычно умирали в госпиталях.

Чья потеря ныне колотила в дверь? Каждый удар ухал под сердцем замиранием, в руках и ногах поселился холод, сочившийся тиканьем часов на башне. Все, как и накануне. Только за дверью стоял не Ли, он бы просто вошел, он бы принес дурные вести громко. Иных в такое время никто не ждал.

— Кто там? — хрипло осведомился Джоэл, вставая с кровати, приникая к доскам, вслушиваясь. Он бы обрадовался, если б между них внезапно просунулся кинжал или меч заговорщиков-революционеров, он бы уклонился, дал отпор, вступил в бой. Но нет, он знал, что его вновь ждет иная битва.

— Беда! — после короткой паузы разнесся срывающийся возглас. И слезы великого плача, как стенания по гибели мира, сквозили в каждой букве, вонзенной хуже лезвия ножа в настороженность слуха и души.

Джоэл вздрогнул — Батлер. Как умирающий брошенный пес, в дверь скребся их добрый друг, их Батлер, лишь недавно обретший счастье и покой. Беда… Какое странное короткое слово. Какая же беда? Так же он стенал, когда чуть не погибла Энн.

— Что случилось? — воскликнул Джоэл, едва не вырывая щеколду вместе с петлями. Хотелось ошибиться, спутать голос друга с голосом какого-нибудь случайного знакомого. Но на пороге стоял, пошатываясь, как в бреду, исхудавший и осунувшийся Батлер. Руки его безвольно висели плетьми, щеки ввалились, как у живого трупа. Гонец беды, предвестник конца.

— Беда, Джо… беда! — выдохнул, едва слышно после нечеловеческих возгласов, и едва уловимо ответил: — Ида обратилась.

Джоэл закрыл глаза, словно желал не видеть, не смотреть, вернуть время на два дня назад, где цвел и благоухал благословенный сад вечного покоя. Нельзя, никак и никогда. Челюсть свела судорога, фаланги пальцев скрючились в когти, распрямились и одеревенели.