Полина резко села на кровати и осмотрела палату. Катя стонала во сне, где-то раздался сигнал вызова медсестры.

Утром пришли результаты гистологии. Федор Федорович рассказал Полине, как они будут действовать дальше, чего можно ожидать. Она только кивала, ничего не понимая. Мозг отказывался принимать неизбежное, отгораживался от всего гулом в ушах и темнотой перед глазами.

– Поля! – вдруг услышала она где-то в голове голос мужа. – Соберись, сосредоточься. Спроси про лекарства, питание, все запиши. Сообщи матери, пусть привезет вам, что нужно.

Сашин голос, отдающий четкие инструкции, вернул Полину к действительности. Она судорожно вздохнула и попросила врача говорить медленно, чтобы успела записать.

Федор Федорович повторил еще раз.

– Чаров, ты, Чаров. Что ж ты с нами делаешь, – говорил дежурный врач, стоя у койки больного. – Все бежишь куда-то, бежишь. Будет у меня когда-нибудь спокойная смена или нет?

У больного участилось сердцебиение. Саша в это время видел, как изменилось лицо Полины от слов Федора Федоровича. Он был рядом, там, с семьей. Возвращаться в изломанное ноющее тело ему было пока еще рано.

У Кати начались первые процедуры. Все побочные эффекты, о которых шепотом рассказывали друг другу матери в коридоре, не заставили себя ждать. Глаза девочки стали такими огромными, а лицо вдруг таким худеньким, что казалось, будто они существуют отдельно от тела. А за окном уже была весна. Дворники убирали газоны, мужчины в форме дорожной службы чертили новые полосы на пешеходном переходе. Кате оставалось только наблюдать за всем этим со стороны. На улицу ее пока не выпускали. Из окошка палаты она махала рукой бабушке, но каждый день ждала не ее. А он все не приходил. Мама говорила, что папа тоже болеет, но в другом месте, и обязательно скоро придет.

– Мама, знаешь, папа приходит ко мне во сне, ночью. Садится вот сюда, – показала рукой на краешек кровати, – и рассказывает сказки. Ты слышишь их? Он тихо рассказывает, чтобы тетя Маша его не выгнала, она же такая строгая медсестра.

Катя вздохнула. А Полина подумала о своем. Саша приходит и к ней во сне, они сидят молча, обнявшись. Говорить здесь не о чем. Все, что хочется произнести, кажется банальным, пустым. Они сидят и смотрят, как балерина кружится в своем танце на цветке лилии.

Катин организм хорошо воспринял лечение. Появилась надежда на успех. Полина больше не смотрела с содроганием на корпус с желто-синими панелями, который был виден из окошка их палаты. Все, кого направляли туда, считались самыми тяжелыми. Уже троих с их этажа. Женщины молча собирали вещи, кивали знакомым и уходили, а оставшиеся молились за их детей.

Полина стала замечать у себя седые волосы. Но ей было все равно. Она и причесывалась лишь только ради элементарной гигиены. Для нее жизнь остановилась, хотя Катя ходила на занятия для больных детей, играла со сверстниками, проживала каждый день, пытаясь улыбаться. А Полина нет. Она всегда была слабой, пряталась за спину мужа. И теперь почти сломалась.

– Пап! Мама очень переживает. Слышала, как она с бабушкой говорила, что ей трудно. Ты приходи поскорее, а? Боюсь за нее, – уговаривала Катя отца во сне.

– Спешу, дочурка, очень спешу. Но маме нужно постараться еще немного.

Полина жалела себя, печалилась о своей прежней жизни, проклинала ту аварию, не понимая, что именно она, хотя и принесла в их семью горе, но и дала шанс на спасение. Никак не хотела принимать действительность, спорила, сопротивлялась, а потому и страдала.

– Поля, хватит ныть, думать о себе. Кате в сто раз тяжелее, но она радуется каждому дню. А ты все ковыряешь свои коленки, которые разбила в детстве. Повзрослей, наконец. Подуй на рану, заклей пластырем, подними голову и живи дальше. Никто не знает, сколько нам отмерено, не трать время на ерунду. – Саша громко ругался, ворвавшись в сон жены.

Топал ногами, был зол на нее. Полина с возмущением слушала его крик, он переплетался с танцем балерины, лилией, которая стала кружиться вместе с танцовщицей. Все вдруг смешалось, звуки причиняли боль и сводили Полину с ума. Она схватила музыкальную шкатулку и хотела кинуть ее на пол.

Звуки прекратились. Поля увидела испуганные глаза дочери, отчаяние на лице мужа, себя, перекошенную от гнева и страха. Если сейчас разобьет шкатулку, ничего уже не будет, кроме мрака, одиночества и боли.

Медленно поставила балерину на стол. Что-то в ее душе изменилось, как будто часовой механизм вдруг заработал по правилам. Колесики закрутились в нужном направлении, двигая стрелки на циферблате. Саша удовлетворенно кивнул и исчез. А Полина, проснувшись, никак не могла успокоить сердце, бешено бьющееся в груди.