Купец даже поймал себя на том, что невольно тайком поглядывает по сторонам и чуть отстраняется от друзей, как бы показывая, что он к этому разговору отношения не имеет. Превозмогая себя, Игидей усмехнулся, ведь беседовали почитаемые всеми монголами старейшины: что и кто им может угрожать?

Вообще, людские раздоры имеют странную особенность рисовать мир иным, чем он оказывается на самом деле. Когда Игидей скитался по чужбине, всегда с радостью и гордостью выслушивал вести о монголах. Их имя звучало грозно, а победы были громкими. Но приходил в знакомые монгольские земли и видел ту же сирость, какая удручала его еще в детстве. Ровно то же самое случилось, когда он попытался вернуться на родную Селенгу. Ему помнился рокот стремительных волн реки с ее бурлящей мутной водой, и рассказы повстречавшихся на путях-дорогах людей, которые бывали на Селенге, рисовали буйство жизни, редкие красоты природы. Все это наращивало тоску, пока наконец, влекомый мыслью о возвращении к подлинной, дарованной от роду жизни, он не напросился, не прибыл в родные пределы. Только тогда он понял, почему, восторгаясь, говорили: «Суровый край». Холодно, неприветливо. Одиноко и жутко.

А ведь когда-то дед ему так и говорил: «Внук мой, пока не поздно, уходи из этой степи, превратившейся в логово сатаны, пока еще не сделали из тебя палицу, которою замахиваются или бьют других, пока не стал разменным товаром за чужой интерес, иди, куда ноги ведут, – советовал единственно родной человек на свете. – Мир под солнцем велик, белый свет открыт, может, и подхватит тебя течение жизни, как щепочку, авось и пристанешь к прочному берегу. Никогда не оборачивай назад свои мысли, забудь, что у тебя есть родина. Здесь для честного человека не стало другой судьбы, кроме как стать навозом. В здешних степях жизнь скоро не наладится. Так что не теряй времени, лучше карауль двери чужих стран. Добрый человек хоть соринку найдет, посмотрит милостивыми глазами. Запомни: выбирай такие края, где заночевало счастье и которые избрало пристанищем изобилие, как говорится, от большого достатка хоть крохи, а бедняку – роскошь. Никогда не приставай к обездоленным, не водись с несчастными и увечными. Голод приставуч, худое заразно, так что обходи далеко стороной все это».

И тогда Игидей ушел. Уже понимая, что маленькому сироте без многочисленной и сильной родни никогда не избежать участи раба и слуги, не видать иной доли, чем доля челяди. А в бесконечных междоусобных распрях племен и родов, на тропе вражды первыми жертвами всегда становятся именно такие черные нукеры, как он.

Игидей все время шел прямо на запад, выбирал непроходимые, глухие места, обходил стороной многочисленные поселения, заходил отдохнуть на несколько дней, набраться сил к бараньим пастухам, когда становилось совсем невмоготу терпеть. Потому что имущие, богатые почему-то, как правило, оказывались наиболее безжалостными и скупыми, а бедные в большинстве своем – добрыми и нежадными. Временами хотелось остаться у пастухов на лето или осень, но слова деда будто подгоняли вперед.

Чем больше отдалялся он от родной земли, тем яснее становилась голова и дышалось все свободнее.

По пути как-то встретил караван, состоящий из сотен верблюдов, как теперь он понимает, перевозивший рулоны шелков и множество всякой всячины из Китая. Первое время он служил подручным у найманских купцов за одно только пропитание.

Постепенно всем по душе пришелся этот шустрый смышленый мальчуган, всегда первым кидавшийся выполнять поручения, в любом деле проявлявший старательность. Сколько степей и пустынь он промерил вдоль и поперек босыми ногами, служа днем грузчиком, погонщиком скота, а ночами охранником. И своей прямотой, честностью, преданностью завоевал доверие. Ему давали самые важные поручения, обучали.

От природы наделенный математическими способностями парень быстро освоил премудрости торговли, сам тоже начал постепенно набирать силу. Заметив это, взял его к себе в помощники купец Хайдар, потом он стал его доверенным человеком.

Один из самых влиятельных людей Найманского ила, купец Хайдар мог бы сосватать свою единственную дочь за отпрыска самого знатного рода, но почему-то выбрал сироту Игидея. Сколько ему пришлось выдержать нападок, стерпеть насмешек в ту пору от равных ему. Но мудрые оценили его выбор. Поняли, что старый хитрец Хайдар поступает с дальним умыслом: знатный жених, привыкший жить на широкую ногу, не станет уважительно относиться к купцу, разбросает нажитое годами добро налево и направо. А скромный, без запросов, но очень работящий и толковый зять и голову в благодарности вечно будет склонять, и богатства только приумножит.

Даже став зятем богача, Игидей все так же забывал за хлопотами о сне и еде, трудился от темна до темна. Ложился позже своих работников, а вставал раньше их. С тех пор как взял Игидея в зятья, пространство торговли купца Хайдара ширилось, будто река в половодье, а богатство разбухало, словно тесто на доброй закваске.

Обшаривая все закоулки ближних и дальних стран, купец Хайдар как прозорливый человек не ограничивался одной куплей-продажей. Он целенаправленно наблюдал за обстановкой, за настроениями и обучал этому Игидея:

– Каждый умеет видеть видимое глазом, слышать слышимое ухом. А умный человек должен улавливать невидимое и неслышимое, предвидеть то, что только еще должно произойти.

– Хм, тогда нужно было родиться шаманом? – не понял Игидей.

– А торговый человек, как и настоящий правитель, должен быть в своем роде шаманом. Научиться пропускать мимо ушей и глаз то, что тебе навязывают или предлагают в суете дня, и уловить важное для тебя, для твоего дела. А в том или ином событии установить первопричину явления, нащупать его корни. Только тогда научишься распознавать по неброским, незаметным для других признакам начало грядущего, так, чтобы события завтрашнего дня были неожиданностью для кого угодно, но не для тебя. Торговля может развиваться, если будешь шагать в ногу с жизнью, замешкаешься, не осилишь скорости течения – тут же все начнет стопориться: то исчезнет сбыт, то не станет нужного товара.

Игидей слушал тестя, не всегда понимая, иногда даже делая это для виду. Но со временем все слова его отложились в сознании и стали весьма значимыми. Что могло быть интереснее, чем стараться поймать момент, когда иные еще дремлют, и повернуть дело в неожиданную сторону, или вдруг начать осваивать торговое пространство там, где и копыто верблюда не ступало! И опять приходилось порой насмешки слышать, сладко тая в себе ухмылку или даже раскатистый смех, которым пока еще для людских ушей не пришло время.