Да, мало кто понимает, что все это достигнуто ценой неимоверных усилий их навсегда забывшего о спокойном сне Хана и немногих его ближних сподвижников. Ведь чем дальше развивается, уходит от былой нищеты жизнь, чем она благополучнее становится, тем все больше одолевает людей самомнение, недалекое убеждение, будто все это происходит само собой, как воздаяние им за некие их заслуги.

Но что толку огорчаться по поводу того, насколько узок и беден стадный человеческий ум, без конца сетовать на это… Редко кому дается способность проникнуть в первопричины явлений, понять, что, откуда и как начиналось и почему вышло так, а не иначе.

Однако, не лишенный и сам человеческих слабостей, все равно огорчаешься то и дело, начинаешь думать: неужели я столько претерпел, столько выдержал трудов, падая от изнеможения, не знал ни отдыха, ни покоя, терпел порой унижения, света белого не видел – и все ради вот этих самых тупых тварей, не умеющих отличать добро от зла, заслугу от вреда, правду от лжи? Не любящих и не желающих думать? Но потом и раздумаешь: а их ли это дело? Пусть себе живут, плодятся и богатеют под твоей рукой пастуха, под недремлющим приглядом твоего разума… Да ведь и ты – что ты сам без их численной силы, исполнительных рук, расторопных в мелких делах мозгов, без их готовности к подчинению? Нет, каждому – свое…

А можешь ли ты и сегодня со всей уверенностью сказать, что окончательно обеспечил благоденствие своего народа, устроил для них навсегда крепкую, надежную жизнь? Навряд ли. И не только из-за опасностей впереди, но и потому, что желания людские и чаянья ни на чем надолго не останавливаются, а все растут, алчут лучшего и большего, жадно завидуя соседу по сурту или государству. И опять вспоминается грустная мудрость поживших, все перевидавших людей: сколько бы ни сделал для человека добра, никогда не дождешься от него вечной благодарности, и человеческую жадность ничем не утолить… Истинный смысл людской неблагодарности Бодончор понял только теперь, почти прожив свой век… Но и это имеет хорошую сторону. Если бы он еще в молодости понял все это, то не стал бы надевать на свою шею столь тяжкое ярмо, оставил бы все как есть и опять пустился с немногими верными в путь, в дальние края, ища места поспокойнее и посытней. Но тогда бы не было и мощного, хорошо обустроенного и богатого Ила…

А ведь даже и старшие братья, которые так просили, умоляли его, столько всевозможных слов говорили, лишь бы убедить его стать Ханом, не скажут теперь слова благодарности.

У человека, не умеющего смотреть далеко вперед и предвосхищать события, не прибавится этого дара и с возрастом, богатством, могуществом, границы ума от этого, увы, не расширяются, а скорее уж наоборот, как это видно по братьям. Они уже и забыли, благодаря чьим усилиям, чьей организующей воле появилось у рода их и у них самих все это богатство. Вместо понимания от них можно ожидать лишь претензии, что их заслуги не оценены по достоинству, что не возданы им должные почести, не оплачено сполна их радение…

Ну а в великом стаде как во всяком множестве есть все: и неприятие, и понимание. Но даже там, в среде не больно-то думающих, лучше его придворной челяди понимают, что жизнь под крылом большого, крепкого Ила намного надежнее и благополучней, чем в эгоистическом раздроблении.

Если долго сидишь на месте вождя, владыки, то жизнь все больше начинает напоминать панораму Степи с высокой вершины каменной горы. Как-то предугадываешь, кто куда сейчас двинется, как поступит, и даже о чем помышляет. Из-за этой благоприобретенной дальнозоркости начинает мниться уже, что можешь увидеть, предугадать будущее на глазок, без старого, хорошо опробованного набора способов разведки и осмысления сложившейся ситуации, основываясь лишь на витающих вокруг тебя разных придворных слухах и предположениях, доверяя с излишком мнению засидевшихся тоже рядом с тобой мудрецов. Дальнозоркость оборачивается тем, что начинаешь хуже видеть вблизи, вокруг себя, и оттого тут незаметно пристраиваются всякие, которых ты вчера еще и видеть не хотел… Еще одна незамечаемая напасть – стараться делать все самому. Кажется, что без тебя уже ничего не получится, никто ни с каким делом не управится. Да и люди твои начинают думать так же, привыкают не брать на себя ответственность… Увериться и в этом тоже – вот начало беды.

Такой вождь долго на ханском ковре не просидит. А если и усидит, то принесет своему народу много разочарований и бедствий.

Чтобы не случилось этого, нужно не стремиться руководить всем лично, а отбирать и приближать к себе лучших из твоих людей, умеющих думать о будущем и отыскивать пути к нему. И дать им время и средства, чтобы раскрыть свои возможности, а потом в полной мере использовать их выдающиеся способности, таланты. Только имея под рукой таких верных и умных сподвижников, сможешь управлять всем громоздким обозом Ила, предвидеть события и принимать своевременно меры, чтобы не оплошать перед будущим, не упустишь из виду реальных угроз и выигрышных ситуаций.

К долговременному и прочному бытию народа никогда не дойдешь легкими путями, таковых попросту нет. Такие устойчивые сооружения строятся только в результате многолетних и тяжелых, на грани возможности, усилий. И ты обязан своих людей, способных мыслить широко и далеко, держать в стороне от тех джасабылов, кто способен проворно решать мелкие, сиюминутные жизненные задачи, скорых на подъем и соображение. Ибо они никогда не совпадают ни по образу мышления, ни по характеру, начинают лезть в дела друг друга, оспаривать первенство, враждовать. А дела-то их, по сути, несопоставимы и находятся на разных уровнях государственной работы. Те, кто работает на будущее, всегда медлительны и неповоротливы в повседневных мелких проблемах, которые играючи решают джасабылы, и потому остаются в проигрыше. Их предназначение – выполнение сложных, далеко идущих по своим целям поручений, задач, порой не имеющих однозначного решения, достигаемых поступенчато, исподволь.

Если сможешь найти взаимопонимание и установить правильные отношения с такими людьми, то они ни перед чем не остановятся ради достижения поставленных тобой перед ними целей, пойдут на любые испытания, ибо они уже считают эти цели и своими тоже. Но ты должен никогда, ни на птичий шажок не нарушать границы и значение личности и должности каждого из них. Даже во гневе, в великом недовольстве не должен принижать их до уровня какого-нибудь мелкого слуги, они к этому очень чувствительны и могут из верных союзников превратиться в тайных врагов. Надо всегда помнить и соблюдать иерархию, никого излишне не возносить перед другими за случайное достижение и не унижать за столь же случайный промах. Трудно, конечно, с должной точностью придерживаться этой заповеди, и сама по себе наисложнейшая задача – верно определить возможности человека. Не существует в мире одного такого мерила, для каждого нужно свое. Особенно важно это при очередном присвоении чинов и назначении на должности; тут уж, стараясь быть крайне осторожным, стремишься решать все лично. И порой приходится все это делать, решать срочно, чтобы не упустить время – в тех же сражениях, например, в горячке боя, назначая вместо убитого темника другого. А сколько порой зависит от одного лишь тумена…