– Зато он сам, собственными ушами услыхал, что люди говорят, и доподлинно это ведает. – И Сюбетей, видя искреннее волнение юноши, улыбнулся. – Что ж тут странного?

– Да ничего… Но мне думается, было б лучше, возьми он в руки бразды правления на суглане, если б направил обсуждение в определенное русло.

– Кто знает… Нам привычней такое, простое и вольное течение наших советов. Любой говорит, если пожелает, излагает то, что думает, даже если это многим не по уму и не но сердцу. Все равно он выскажется и что-то предложит. А у вас как?

– О, у нас иначе. Совещания всегда ведут одни лишь наши правители – чжурчжены. Даже если рядом сидит главный военачальник-китаец, назначенный верховным указом, все равно на совете главенствует его заместитель-чжурчжен.

– А почему так?

– Того не ведаю. Может, правители наши опасаются, что при такой многолюдности на совете разговор может пойти по нежелательному руслу. Со временем этот порядок стал железным правилом, как и мнение, что председательствовать на советах может только чжурчжен.

– Хо, получается, он на корню губит людскую мысль! – Сюбетей был поражен. – Но как же тогда правитель может узнать истинное положение дел?!

– А это их не трогает! – горько усмехнулся Элий-Чусай. – Для них главное – настоять на своем, на том, что им сверху правильным кажется; чтоб все делалось так, как они хотят!

– А к чему это?

– А к тому… Никто не смеет открыто высказать то, что думает, а кто посмеет, тем паче осмелится что-то поперек их мнения произнести – ему не поздоровится, он станет изгоем, а то и просто сгинет! Более того, если кого-то лишь заподозрят в инакомыслии – его ждет та же лихая доля. А суд у правителей чжурчженов и скор, и несложен. Они не разбираются, кто прав, кто виноват. На всякий случай уничтожают всех – и встречных, и поперечных. Зная это, кто же осмелится стоять на своем?!

– Но как же им удается держать в руках и в порядке громадную державу, если творится такая несуразица?

– Да вот как-то по сию пору удавалось… – Элий даже покраснел, в яростном напряжении сжав кулаки. – И нет никакой возможности это неразумие пресечь…

– Поражаюсь, – выдохнул Сюбетей, – такой великий народ, как Хани, уже век подчиняется этим чжурчженам, у которых ни славного прошлого, ни ясного будущего, да вдобавок и численно их в десятки раз меньше. И надо же – не только подчиняется, но покорно терпит все унижения и обиды. – И Сюбетей, выплеснув свое удивление, развел руками.

– Нет тут ответа, – горестно, со вздохом, вымолвил Элий. В его голосе не звучало обиды: ведь он и сам постоянно размышлял над тем же, и наболело у него в душе от этих дум. – Похоже, у всех наших мозги закостенели, души паутиной покрылись, всякая надежда в них утрачена. И стали они безвольными тенями со сломленной волей. Вы живете – как на скаку, все время каждый при деле, а у нас – как во сне, все еле движется, все вялые и квелые…

– Но почему так получилось? Неужели нельзя чем-то сплотить людей, воодушевить, зажечь их!

– Да о каком сплочении речь?! Они только тогда и оживают, если на десять частей поделятся, и каждая против всех войну ведет.

– Вот в чем, получается, начало всех ваших бед. Все силы тратятся на эти междоусобицы… Да, такой народ уже готов к распаду, к тому, чтоб исчезнуть по собственной воле.

– Вот это-то чжурчжены очень хорошо усвоили. Вот они и подогревают страсти, бросают хворост в костер наших внутренних распрей. И довели народ до такой вражды и ненависти, что веков не хватит, чтобы этот узел распутать. – Элий даже зубами скрипнул от гнева и горечи. – Похоже, они лелеют и холят эту вражду всех ко всем, словно какое-то редкостное и ценное растение. У них даже должности введены – разжигающих эти междоусобицы. Это обязательное дело, чтоб каждый кого-то ненавидел, всех остерегался и выжидал, когда кто-то другой оступится. У каждой семьи – семь врагов, то же и с каждым родом, и с каждым поселением… Все мозги расходуются лишь на вражду, все силы уходят на изобретение новых способов мести!..

– Но разве это жизнь?! – воскликнул пораженный Сюбетей. – Неужели никто из вас, умнейших, не в силах ничего изменить, не может ничего объяснить своему народу? Неужели твои сородичи не в состоянии понять самых простых вещей?

– Нет, не могут… или не хотят…

– Почему?

– Потому что никто никому не верит, не доверяет даже ближним. В самом простом и очевидном обязательно хотят увидеть какую-то гнусную подоплеку, подозревают что-то нечистое и опасное для них.

– В самом деле?

– Да, к несчастью… Это мерзопакостное отношение к жизни просто пропитало души и умы больного множества, въелось и укоренилось в них… – Элий опять вздохнул по-старчески, глубоко и печально. Потом какое-то время он сидел молча и опустив глаза.

– Но это же невозможно! – Сюбетей, обычно всегда сдержанный в проявлении своих чувств, на сей paз невероятно сильно разволновался. Вскипел от слез этого юноши, который сразу же ему по душе пришелся своим, каким-то особым, внутренним, непоказным достоинством. – Ну, никак до меня не доходит: такой великий народ, ваш народ, который уже не одно тысячелетие имеет письменность, народ, уже давно достигший самых блистательных высот развития – и так разленился, так пал духом и опустил руки. Не укладывается это в голове!