В контракте ничего не было о привлечении третьих лиц, но… Может, я не слишком внимательно изучила грёбаный документ?

Когда на пороге моей темницы появляется черноволосый, я полностью готова. Облачилась в оставленное на кровати платье. Потому что мою одежду кто-то успел забрать. Оно самое обычное, ничего вычурного, такое, я бы даже сказала, домашнее.

Единственное, что меня беспокоит, это отсутствие нижнего белья.

У ГлавГада есть все шансы задрать подол этого платья, наклонить меня над чем-нибудь и вставить по-быстрому. Дополнительных преград к этому нет.

Может, на это и рассчитано?

Меня снова ведут по зимнему саду, и я понимаю, что, возможно, этот тоннель отделяет хозяйскую половину от… гостевой?

Интересно, Белоусов со всеми гостями так же как со мной обращается? Или гости в привычном понимании слова в его доме не останавливаются?

За стеклянными стенами сумерки. И я понимаю, что проспала почти весь день. С дурацкими рольставнями у меня нет возможности отслеживать, какая сейчас часть суток.

Верзила сегодня не толкается, но и я иду относительно добровольно, так что силовые приёмы не требуются.

Он заводит меня туда же, куда и вчера, в кабинет, а сам удаляется.

Газовый камин горит. Огонь пляшет за закалённым стеклом, то растекаясь синим, то полыхая оранжевым. Теплее от этого не становится.

Я сглатываю, мне не по себе. Дрожь бежит по позвоночнику. Потому что ГлавГад, сидящий в кресле, молчит и хмурится.

Не знаю что делать. Чего он ждёт от меня? Сесть не предлагает, ничего не говорит. Просто смотрит.

И думает один чёрт знает о чём!

Сама начинаю искать себе место, и, когда делаю шаг к стулу, Белоусов приказывает коротко:

– Иди сюда.

Не смотрю на него. Голова начинает кружиться от напряжения.

– Куда?

– Сюда. Ко мне.

– З-зачем?

– А ты как думаешь?

Я вообще не думаю. Вернее, стараюсь этого не делать. Потому что, если начну, есть все шансы сойти с ума.

Медленно переставляя ноги, дохожу до него. Он берёт меня за руку и тянет вниз.

Хмурюсь, даже сопротивляюсь слегка, но ГлавГад применяет силу, дёргает. Так что в оконцовке я падаю на колени.

Его пальцы обхватывают мой подбородок и задирают лицо к свету. Жмурюсь, не смотрю. Это мой немой протест.

Я же могу не смотреть, так?

– Алина.

– Хм?

– Посмотри на меня.

Нет, не могу.

– А можно мне ещё виски?

Легко и со смешком:

– Нет. Выводы я сделал. Ты и алкоголь – вещи несовместимые.

Его палец накрывает мои губы. Теребит верхнюю, потом нижнюю, а после скользит между ними.

– Рот открой.

Это уже сухой приказ.

– Ты же вчера сама всё добровольно подписала, так?

Добровольно?

Открываю глаза и смотрю на него. У Белоусова такое выражение лица, что понимаю, он определённо не намерен шутить.

А вот взять своё по контракту прямо здесь и сейчас намерен.

– Так?

Жму плечами, мол, понимай, как хочешь.

– Неверный ответ, Алина.

Он хватает меня за запястье и кладёт себе на пояс брюк.

Серьёзно, что ли?

С шумом втягиваю воздух. Потом что да, блин, серьёзно.

То, что под моими пальцами, ощущается серьёзней некуда.

Судорожно соображаю, что делать, как быть. Я не могу… Меня, блин, вырвет: от нервов и от… всего остального.

Да и не такая уж я опытная в этих делах. Может, на заре наших с Сашей отношений мне и хотелось чего-то этакого… порадовать его. Но позже было проще согласиться на быстрый секс, чтобы отстал. Потому что после его поступков всё желание к мужу как отрезало.

Я его не хотела… но знала, что лучше иногда уступить, чем ссориться ещё и из-за этого.

Размыкаю губы.

– Можно не сегодня?

Звучит жалко, понимаю.

Мой тюремщик усмехается. Гладит меня по щеке. Глаза его горят непонятным светом. Он похож на человека, который очень долго чего-то хотел и вот, наконец, заполучил. И вижу, что уступать он не станет.

– Нет, Алина. Именно сегодня. Именно сейчас.

– Но… - В голове вдруг возникают картинки отвратительной сцены у меня дома.

– Никаких «но».

– Подождите, вы же вчера говорили…

Не знаю, нарываюсь ли я на новые неприятности или нет, но Белоусов молчит и слушает, что я хочу до него донести.

Ненавижу себя за то, что заикаюсь, но иду до конца.

– Но… но вы же сами вчера Саше говорили, что у него есть неделя, чтобы… вернуть деньги.

– Ты серьёзно, Алина?

Киваю. А ГлавГад усмехается.

– То есть ты серьёзно думаешь, что твой муж озаботится твоей судьбой? Да он уже продал тебя за собственную свободу и безнаказанность. Ну… относительную безнаказанность. Через неделю, если не вернёт долг, а он не вернёт, это я тебе гарантирую, мои ребята его из-под земли достанут, отобьют почки и подкорректируют рожу в качестве штрафа. Но жизни его ничего не угрожает. Ты – его средство оплаты.