Белый вол как раз зубрил грамматику. Увидев их, он закрыл глаза и без единой ошибочки выпалил очень трудное правило образования причастий.

Но Маринетта отобрала у него учебник, а Дельфина бухнулась перед ним в солому на колени:

— Миленький, похоже на то, что, если ты не перестанешь борозду кривить и папе дерзить, тебя продадут.

— Какая разница, девочка? На этот счет я совершенно согласен с Лафонтеном: «Хозяин — вечный враг наш».

Малышки нашли, что это неблагородно с его стороны. Уж с ними-то ему должно быть грустно расставаться.

— Видите, какой он стал, — заметил Рыжий. — Что ему теперь родственники, что друзья!

— Какая мне разница? — снова заговорил Белый. — Может, на новом месте меня даже будут больше ценить.

— Бедный, — сказала ему Дельфина, — тебя же продадут мяснику.

— И съедят, — добавила Маринетта, обиженная его неблагодарностью. — Тебя съедят, а мы будем виноваты, потому что дали тебе образование, а оно — тут никуда не денешься — тебя испортило. Если не хочешь, чтобы тебя съели, немедленно забудь все, что выучил.

— Я же говорил, что волам это ни к чему, — вздохнул рыжий вол, — но меня и слушать не стали.

Белый посмотрел на своего напарника сверху вниз и сухо ответил ему:

— Да, сударь, я презрел ваши советы, как презираю их и сегодня. Знайте, что я ни о чем не жалею и забывать что бы то ни было отказываюсь. Мое единственное желание, единственное стремление — учиться еще и учиться всегда. Лучше погибну, но не отступлю.

Рыжий вол вовсе не рассердился на него, а дружески сказал:

— Если ты умрешь, знаешь, мне будет очень грустно.

— Да, да… Все так говорят, а на самом деле…

— Не говоря уже о том, — продолжал Рыжий, — что и тебе несладко придется… Однажды в городе я проходил мимо мясной лавки и видел там быка со вспоротым брюхом, подвешенного за ноги. А голова его лежала отдельно на блюде. С него содрали шкуру, и мясник ножом отрезал куски мяса от его окровавленной туши. Вот до чего и тебя может довести образование, если вовремя не спохватишься.

Белому совсем расхотелось умирать, и он уже был вполне согласен с девочками, хотя для виду все еще артачился.

— Понимаешь, — говорили они ему, — супрефект не имел в виду волов. Если бы мы толком подумали, то научили бы тебя играть в разные игры: в горелки, в кошки-мышки, в салочки, в куклы, в прятки…

— Ну, знаете!.. — возмутился белый вол. — Игры — это для детей.

— А по-моему, — сказал Рыжий, громко смеясь, — мне, по-моему, понравится играть. Например, в салочки или в прятки; не знаю, что это такое, но наверняка что-нибудь очень веселое.

Девочки пообещали научить его разным играм, а Белый поклялся, что отныне будет прилежно работать в поле и в присутствии хозяина не позволит себе отвлекаться.

За целую неделю вол не прочел ни строчки, но был так несчастен, что похудел за это время на двенадцать килограммов и двести граммов, а это даже для вола не пустяк. Дельфина и Маринетта сами поняли, что так он долго не протянет, и принесли ему несколько книжек, выбрав, по их мнению, самые скучные: научный труд о производстве зонтов и очень старый трактат о лечении ревматизма. Волу обе книги показались такими замечательными, что он не только перечитал их несколько раз, но и выучил обе наизусть.

— Дайте еще, — попросил он девочек, когда покончил с этими двумя, и им пришлось уступить.

С тех пор его вновь захватила пагубная страсть к учению, и ничто не могло ее истребить: ни опасность угодить в мясную лавку, ни хозяйский гнев, ни дружеские предостережения Рыжего, который тоже сильно изменился в последнее время.

Дельфина и Маринетта, в надежде, что ученый вол не устоит против соблазна сыграть в салочки, в прятки или в жмурки, научили всем этим играм Рыжего. Тот очень увлекся ими, даже чуть-чуть больше, чем пристало взрослому волу; он стал легкомысленным и смешливым. Так что теперь напарники оказались вовсе не парой и ссорились на каждом шагу.

— Не понимаю, — строгим голосом говорил белый вол, печально поглядывая на товарища, — не понимаю…

— Погоди, дай отсмеяться, — перебивал его Рыжий. — Ой, как смешно! Сил моих нет!..

— Не понимаю, как можно быть настолько несерьезным и совсем потерять достоинство. Когда знаешь, что площадь прямоугольника равна произведению его сторон, что Рейн берет свое начало в горах Сен-Готарда, что Карл Мартелл разбил арабов в семьсот тридцать втором году, тебя охватывает отчаяние при виде взрослого шестилетнего вола, который целиком отдался каким-то идиотским играм и сознательно отказался приобщиться к чудесам…