– Да. Точно. Так мы будем похожи на одного болвана, – сказал Джек.

– Один из нас будет похож на болвана.

– Точно. Один из нас.

Иосиф косо посмотрел на Джека.

Правду про эксперимент было слышать неприятно, но, с другой стороны, теперь Иосиф пел не фальшиво. Он сказал, что Джек больше никогда в жизни не вернётся в театральный подвал и положил ключ от двери ему в куртку как сувенир. Джек успокоился, что сумка останется в безопасности.

На театральной площади стоял памятник старому забытому политику. Его временно сняли для реставрации. Ну и Иосиф, пользуясь связями, договорился сделать на этом пустующем пьедестале экзотическое зрелище. Это, конечно, будет не казнь, но что-то похожее. Джека он поставит на пьедестал, и все две недели тот должен будет простоять на нём и орать изречения из Библии на всю округу, как сумасшедший.

Такая экзотическая причуда, издевательство над пресностью современных театральных перформансов. Ещё это послужит яркой рекламой предстоящей премьере спектакля – его Иосиф уже почти поставил в предыдущем сезоне. Осталось вспомнить, подсобрать и сгладить технически. Он был чрезвычайно горд, что трёхсотый сезон театра откроется его спектаклем. Теперь из-за сжатых сроков предстояла плотная работа. Иосиф провёл Джека по лестнице внутри театра под ручку, как отец невесты. И наконец они вышли на театральную площадь. Звёзд в небе становилось больше. На пьедестале был закреплён позорный столб. Это было массивное грубое бревно. На нём в виде отшлифованных сучьев торчали глаза. Да, эта мачта повидала всё. И ещё повидает. С художественной точки зрения плаха может восхищать и даже вдохновлять. Как и гробницы – они восхищают гораздо больше, чем живой человек. Это весьма привлекательный аспект психологии. И Иосиф торжественно повёл Джека к этому пьедесталу. Его подножие окружала лестница из восьми ступеней. Это добавляло пафоса. Каким нужно быть больным, чтобы тебе сделали подобный тщеславный памятник, подумал Джек.

К самому пьедесталу так просто не подберёшься – в высоту он примерно три метра. И чтобы подняться, к нему выставлен трап из досок и поперечных реек. Уклон в сорок пять градусов. Одному чёрту понятно, как он выдерживает вес человека. Трап тонкий, как натура соплежуя. Ума не приложить – неужели небеса видели сюрреализм ещё и похлеще? Если небеса наказывают землян, тогда кто же наказывает небеса за допущение подобного безумия? Наверное, они допускают безумия, чтобы было за что наказывать людей. Прощать себя человек может и сам, это не вагоны разгружать.

– Ну, давай, залезай! – приказал Иосиф.

Стиль должен быть выдержанным, чтобы ничего лишнего. А тут этот трап. И попробуй заберись по нему.

– Может, вы откроете и выпустите меня? – сказал Джек про кандалы. – А там, наверху, прихлопнете снова эту штуку. Я же так упаду.

– Ну нет, это же ерунда. У нас получится. Всё так классно начиналось, и тут я тебя должен открыть, потому что ты не смог залезть на трап? Да иди ты в зад. Залезай как хочешь.

Иосиф понимал, что так просто не залезешь. Сынишка смотрел на отца как на дебила, и тот не мог не понять трактовку его взгляда.

– Ну, я думал, что всё предусмотрел. Какие идиоты эти художники. Эти театральные художники идиоты. Вся эта конструкция – их рук дело. Я только подал им идею. Господи, это самый худший конфуз в моей жизни. Это меня надо приковать к позорному столбу.

Иосиф подал Джеку руку.

– Хорошо, что вы мне своё сердце не предложили. Иначе это был бы потенциальный инцест. Вы полнейший кретин, хочу вам признаться. Ладно, со мной поднимайтесь. Если эта ерунда треснет, то хотя бы упадём вместе. Придерживайте меня. Господи, неужели я весь в вас такой идиот?

Они осторожно поднимались по трапу, словно пересекали озеро лавы по хрупкому мосту.

– Да нет, смотри же. Это крепкий трап. Козёл, вот кто ты, понял? Ещё назвал меня идиотом. Смотри, – Иосиф даже подпрыгнул на трапе, – эта штука крепкая, как стальные нервы режиссёра.

Скачущий от радости Иосиф был сам похож на козла. Джек не стал озвучивать эту мысль, дабы не случилось чего непредвиденного. Старик не помогал парню, а, скорее, сам держался за кандалы Джека. Они поднялись с грехом пополам, и страшное осталось позади. Потому что впереди было ещё страшнее.

Иосиф посмотрел вниз как с вершины высоченной скалы и побоялся спуститься. Он чуть не попросил помощи Джека, но сообразил, что это было бы верхом идиотизма. Джек сказал:

– Давай, не обделайся, спускайся, чтоб тебя. На этом пьедестале нет места для двоих.

– Джек, как ты разговариваешь с отцом! – ответил Иосиф голосом оскорблённой мамаши.

– Тогда объясни мне, почему меня зовут Джек. Папаша, чтоб тебя. Папаша. Господи, я сказал это. Как это возможно?

Глаза Иосифа заблестели ярче окон в здании правительства.

– Что ж. Хорошо. Только прохладно становится.

– Рассказывай, чёрт тебя подери. Долбаный отец.

– Ладно, была не была. Расскажу. Но сначала привяжу тебя. Я так изначально решил.

– Куда вы меня ещё привяжете, вашу, господи боже мой, мать.

– Ну, я же должен привязать тебя, вдруг ветер подует или ещё что. Упасть можешь.

Иосиф взял цепь возле столба и прикрепил её карабином к железному ободу на столбе – Джек мог двигаться и вверх, и вниз по столбу, чтобы можно было и присесть, и постоять. И не упасть с пьедестала. Когда Иосиф одним движением прицепил Джека, он сказал: