— А хорошо обученный стрелок не лучше бьет из длинного мушкета?

— Лучше. Но стоимость обучения доброй стрельбе крайне высока. Нужно сделать сотни и сотни, а скорее тысячи выстрелов. Это расход нескольких мушкетов и множества пороха. Вряд ли это сейчас имеет смысл. Слишком накладно для казны.

— Это да, — покивал царь.

— Я бы предложил еще одно улучшение для уменьшения расходов.

— Ну ка?

— Калибр. Глянь там последние листы. Сейчас какой калибр у голландских мушкетов? Семьдесят восьмой. Так?

— Что значит семьдесят восьмой?

— Я так для удобства калибры ручного оружия считаю — в сотых долях дюйма. Семьдесят восьмой — это семьдесят восемь частей от дюйма, поделенного на сотню. Так мне кажется удобнее. Семьдесят восьмой, пятидесятый, восьмидесятый и так далее.

— Ясно. И что же? Да, выходит семьдесят восьмой.

— Если уменьшить его до семидесятого, то каждый выстрел будет съедать на четверть меньше свинца [4] и пороха. Убойность же не пострадает, равно как и точность.

— Как это не пострадает? Бить то он слабее станет.

— А ты глянь самый последний лист. Там мушкет как раз семидесятого калибра с укороченным стволом сравнивается с таким же, только семьдесят восьмого. В армиях всего мира далее ста шагов обычно не стреляют. Вот и глянь — на этой дистанции пуля в обоих случаях надежно пробивает сосновый щит толщиной в дюйм. Чего за глаза достаточно для верного поражения как человека, так и лошади.

— А на трехстах шагах?

— А кто туда стреляет?

— Ты не проверял?

— Нет. Смысла особого не видел. Хотя… — Алексей задумался. — Проверю. Вряд ли там сильно хуже обстоят дела. В принципе каждая пятая пуля, попадающая в цель — это тоже дело доброе. Со ста выстрелов двадцать солдат противника упадет. А сколько таких залпов можно сделать пока он сто шагов пройдет?

— У солдата с собой вряд ли больше трех-четырех десятков патронов [5] , в патронной сумке, — заметил Михаил Головин. — Ежели так палить, как ты удумал — никаких припасов не хватит. Даже пять выстрелов в минуту — это весьма и весьма прожорливо. Ежели кто будет наступать фронтом, а по нему открыть огонь с трехсот шагов, то как бы не лишиться огненного припаса в отражении такой атаки? Если не всего, то почти всего. Вдруг тем же днем новая атака? Чем стрелять то? А если на утро новый бой? Откуда патроны брать?

— Крутить в полковых мастерских. — на голубом глазу ответил царевич.

— Пусть полк всего в полторы тысячи человек. Ты полагаешь, что за вечер можно накрутить сорок пять тысяч патронов? Если по тридцать на брата? — улыбнулся Шереметьев.

— Значит их надо готовить загодя и возить в зарядных ящиках. Пропитанных воском от сырости и запечатанных им же. И при надобности вскрывать оные и раздавать бойцам.

— Это ты все накрутил… — покачал головой царь.

— Накрутил, — кивнул царевич. — Но введение единого укороченного мушкета семидесятого калибра у солдат и драгун позволит сильно сэкономить. Как при изготовлении оружия, так и на войне. Получив огневое преимущество над неприятелем. То есть, выйдет все дешевле и лучше. А ежели нет резона стрелять на триста шагов, то и ладно. Можно как все — на сто бить.

— Резонно, — кивнул Ромодановский, присутствующий тут же.

Он до того молчал. Поэтому подав голос удивил Петра Алексеевича. До того, что тот даже вздрогнул и скосился на него.

— Это все? — после затянувшейся паузы спросил царь.

— Я хотел бы просить разрешение на создание еще одной мануфактуры. Селитряной.

— Невместно царевичу такими делами заниматься, — нахмурился Петр Алексеевич.

В те годы производство селитры в России было тесно связано с селитряницами, представляющими собой по сути компостные кучи, в которых и вызревала селитра. Как правило поганая и мало пригодная в порох. Из-за чего почти всю годную селитру покупали из-за границы. Так или иначе — производство селитры ассоциировалось у многих в России с копанием в навозе. И было в любом случае делом далеким от того, каким должно заниматься не то, что царевичам или родовой аристократии, но и даже дворянам.

— А царю вместно лично топором махать на строительстве корабля?

— Я учился!

— Так и я для дела. Селитру хочу производить. Много. Чтобы от иноземцев в ней отвязаться.

Царь хотел было уже гаркнуть на сына, но осекся на полуслове. Прищурился и переспросил:

— Что, прости?

— Селитру делать хочу, говорю. Много. Очень много. С ней же вечная беда. А я, проводя опыты в химической мастерской, наткнулся на кое-какие решения. И хочу их опробовать.

— Какие же?

Алексей промолчал, глазами показав присутствие лишних людей.

— Говори. Здесь все свои. И болтать не станут. Ведь так?

— Так, — закивали окружающие царя люди.

Парню это не понравилось, но все же он произнес:

— При разложении одного субстрата, доступного в наших местах в достатке, я сумел получить особую воду, которая ускоряет вызревание селитряных куч. Должна ускорять. Сильно. Возможно очень сильно. И я хочу попробовать — выйдет али нет. Руководить этим делом я только поначалу стану. А как все наладится — доверю верному человеку и прекращу мараться.