Он выделял деньги на ремонт церкви и для кюре, которого выбрала учителем для детей деревенская община. И делал это не от широты душевной, а потому что чувствовал в этом свою необходимость, полезность и нужность.

Он закупил и сдал в бедные крестьянские хозяйства шесть телят и бычка лучшей породы в стране - из Лимузена. Сейчас в Ло давало молоко и мясо целое стадо.

Виконт вкладывался и в кузницы, которые приносили хороший доход благодаря не просто работящим, но и талантливым мастерам. И, раз уж волею случая ему так с ними повезло, собирался расширять кузнечное дело, как самое прибыльное. Но насильно в цеховое сообщество никого не загонял – чужой опыт показывал, что за этим следует кризис отрасли.

В своём наделе он установил свои же порядки: «гранжан» - зажиточных крестьян, которых было чуть меньше половины жителей, перевел на «чинш» - форму феодальной ренты в виде налога. Он взымался в денежной форме. Остальные платили «шампар» - натуральный оброк. Он не облагал своих людей лишними поборами в виде подымного, рыбного и прочих. И сам, из своих доходов платил в казну талью – налог на содержание госаппарата и габель – соляной налог… Правда, ловко пользуясь тем, что через владения проходил соляной путь. В его синьории не ходили уже дискредитировавшие себя бумажные деньги, только монеты. Он отменил право «мертвой руки» и теперь дети крестьян наследовали землю без выкупа.

Для того времени виконт де Монбельяр ввел в своих владениях весьма прогрессивную и щадящую форму хозяйствования. Это не было альтруизмом, он исправно «доил свою корову». Просто много ездил, наблюдал, интересовался и умел делать выводы. Надел был небольшим и если душить его налогами, никак не поддерживая, то стоящую прибыль и пользу он, как синьор, не увидел бы никогда.

Почвы в предгорьях были скудными и не позволяли массово выращивать овощи или зерно на продажу. Но возле каждого дома, где жили большими семьями, были устроены обширные грядки, удобряемые навозом. В Ло виконт впервые попробовал многие овощи и травы. В замке его отца, как и во многих аристократических семьях, бытовало мнение, что овощи относятся к низшей, плебейской еде.

Нельзя сказать, что аристократия совсем не употребляла их в пищу, но скудно, выборочно, не как основную еду. А Рауль приобщился к ним еще будучи драгунским лейтенантом – в лагерях и казармах у аристократов не всегда была возможность столоваться отдельно от солдат.

В этот раз он приехал не вкусно поесть, а отдохнуть от травли. Брат выставил условие – брак в течении года. Что последует за неповиновением, виконт представлял себе – рычагов давления хватало, финансовых в том числе.

В замке его ждало письмо от Дешама. Когда-то они дружили, хотя тот был старше и простого сословия. Но потом их дороги разошлись - после ранения виконт ушел со службы и бывших друзей сторонился, а если и поддерживал отношения, то ни к чему не обязывающие. Духовное одиночество тяготило, но близкому другу пришлось бы открыться, а это было выше его сил.

Знал лишь верный Андрэ. Может благодаря ему Рауль и выжил. Иначе давно решил бы вопрос своего позора – пришлось бы. Но в какой-то раз, когда ночью брат опять прислал к его дверям девицу, Андрэ внимательно посмотрел в его злое осунувшееся лицо и предложил:

– Уберите свечи, я её приму. Не волнуйтесь, хозяин, я не посрамлю ваше имя. Но потом мы уедем, вы согласны?

– Бесконечно благодарен… вам, Андрэ, - впервые обратился к нему хозяин на «вы».

Не то, чтобы он считал порыв слуги подвигом, это было бы глупо. Но на тот момент это был единственный выход. Андрэ был так же жилист и сухощав, как и он, разве что ниже ростом. Никто ничего не заподозрил, а назавтра они уехали. Отец, а потом и брат остались в уверенности, что имеет место упрямство, а не последствия тяжелого ранения. В редкие приезды домой Андрэ так же продолжал выручать его.

Благодаря ему виконт поддерживал в глазах окружающих мнение о своей мужской состоятельности. И это позволяло ему продолжать существовать в привычном мире.

Но в последнее время брат усилил свой натиск.

Виконт прибыл тогда в Ло в растрепанных чувствах – скоро снова предстояло скитаться, как бездомной собаке… Но старые стены утешили, одиночество привычно успокоило. Он держал в руках письмо старого друга, вспоминая атаку, в которой полегла тьма народу. И острый горячий толчок в низ живота, выбивший его из седла. Потом муки, боль… желание прекратить всё это как можно скорее, пусть и навеки! И Дешам… который спокойно дал ему что-то выпить, а потом встретил в новой жизни, пообещав, что все будет хорошо.

Но хорошо не стало. Наоборот! Он еще долго не мог подняться... И слышал надсадные вопли, а потом умирающие стоны Дюши - жены, которую почти не знал. Потом оказалось, что и ребенок не выжил... Дюши было по-человечески жаль, он хорошо к ней относился. А ребенок… он тогда еще не понимал – что потерял вместе с ним.

Это было традицией – в четырнадцать лет мальчик заканчивал полудетское обучение, домашнее или в монастырском колледже и становился совершеннолетним. В это время он уже считался мужчиной во всех смыслах. Как правило, отцы подкладывали сыновьям для первого опыта испытанных и чистых содержанок.

Поэтому и острой потребности в физической и духовной близости с женой виконт, как и многие другие, не испытывал. Тем более, что и видел её до свадьбы всего пару раз. Дюши не занимала много места в его жизни. Но что с ним творилось тогда! Это нельзя было вспоминать - он опять начинал чувствовать себя её убийцей.

Письмо… в нём была просьба, в которой он не мог отказать. Он и правда радовался тогда, что выжил и готов был обещать золотые горы. И сейчас мысленно согласился исполнить долг со всем тщанием. Все равно собрался уезжать – так пусть протеже старого друга живет в его доме на скромном содержании. Это в том, что касалось долга…