Кто так и живёт дальше, а кто найдёт в себе силы, порой соскребёт их остаточки. Пойдёт, поползёт помощь искать и добредёт до избушки с резным крыльцом. И снова будет гореть свеча на столе, снова будут таиться тени в углах, принюхиваться, приглядываться. Снова будет говорить Ведунья, вести разговор с самой душой, выманивать боль на свет. И только высунется та, только покажется, как налетят тени и утащат в своё логово. А коли тени не справятся с первого раза с болью, кот подмогнёт. Вцепится боли в холку, никуда не отвертится, уйдёт, как миленькая.

А уж куда тени боль утащат, про то нам знать неведомо. Ведунья ведает, но не расскажет. Не всё людям обычным знать надобно, не обо всём ведать. Ведунье положено по-меж мирами ходить, дружить с тем миром и этим, чем она и занимается. А человеку, что за помощью пришёл, какая разница, кто его от той боли освободил и как.

Уйдёт он рано утром по тропинке, что сама под ноги покатится. И забудет вскорости про избушку лесную да про Ведунью. Тихо на душе станет, спокойно. Заживёт жизнью хорошей, радостной. Куда в жизни той вспоминать о прошлом, больном и пакостном. Некогда, жить надо.

Ведунья и не в обиде. Не для славы она делом своим занимается, не для хвастовства. А для того, чтоб хоть малой частью, но целить мир вокруг, тех, кто боль внутри носит и наружу той болью истекает. И нет ей дела до морали и правил, людьми придуманными. Живёт она по другим правилам, по другим законам, не всегда понятным обычному человеку.

Не просто стать Ведуньей. Сначала самому надо прожить больное, душу выворачивающее, выносящее её наизнанку. Собрать себя заново, вырастить, пройти и ненависть, и ярость, и гнев. Пожить между жизнью и смертью, походить по кромке. И вернуться к жизни, оставив часть души в том, сумеречном мире за гранью.

Бесстрашна Ведунья, сложно её напугать, сложно подцепить. А то, что ей дорого, защищает она крепко-накрепко. И загрызёт любого, кто на то дорогое посягнёт. Непростой путь она проходит к избушке своей и не каждая может стать Ведуньей. Хотя каждой и не надо.

Горит свеча на столе, ложатся карты с тихим шорохом, вьётся колечками парок над чашкой с терпким чаем. Ведунья занята делом, некогда ей отвлекаться на всякие глупости. Она ведает, как будет и как надобно, но сама никогда никому не расскажет. Кто спросит, тому откроет тайны, а кто промолчит, значит, ему и не надо.

Бывает так, не нравится человеку ответ, что даёт Ведунья. Начинает он кричать, кулаком по столу стучать, пугать её всяческим. Тогда она легко улыбнётся, дверь откроет молча и выставит человека за порог – не готов он правду услышать, следовательно, и помощь ему не нужна.

А коли человек уходить по воле своей не захочет, выйдут из углов тени, загорятся глаза их красным, зашуршат что-то странное, страшное. И вылетит наглец из избушки весь в холодном поту, побежит по тропинке, на кочках лесных спотыкаясь и назад не оглядываясь. Будет в спину ему нестись уханье да крякание, смешки мерзкие, подгоняя бежать ещё быстрее.

Погладит Ведунья верных помощников своих и защитников, закроет дверь, обойдёт дом с пучком чабреца дымящего, полы с солью намоет. Вычистит всё вокруг от того смердящего, что с гостя нападало. И снова займётся своими делами.

Каждый сам выбирает свой путь. И дойти до Ведуньи надо тоже самому. Тогда только толк от помощи её будет. Так заповедовано, так положено. На том и стоим.

Мама, мама, мамочка. Милая, любимая, щедрая, принимающая и дающая. Мама, которая любит просто так. Просто потому, что ты её дитя. Ею в этот мир приведённое. Любви в сердце матери столько, что кажется, она может обнять весь мир. Заполнить собой все ложбинки и трещинки, залечить все ранки. Мама подует, погладит и всё, ничего не болит, можно бежать дальше.

Где-то там, в глубине веков, Праматерь довольно кивает головой, поглядывая, как тянется нить любви, нежности, радости. Как становятся мамами вчерашние девочки, как раскрываются их сердца к детям, что доверчивыми ромашками тянутся навстречу. Навстречу самым тёплым и заботливым объятьям.

Мама, мама, мамочка. И любовь изливается в мир, исцеляя его. Успокаивая. Мать качает весь в мир в руках. Тшш, спи, засыпай, радость моя. Льётся колыбельная, слово к слову, плетётся нежная нить, искрящая, тонкая, крепкая, покой наполняет всё вокруг.

Мать гладит мир и от кончиков пальцев её любовь разбегается тонкими ручейками. Там, где горячо и остро, собирается в лужицы, озёра любви. Впитывается в души людские и вчерашние враги начинают недоумённо оглядываться. Зачем они на поле боя с оружием в руках? Что и кому они доказывают?

Мы все едины, все вышли из материнского чрева, нас всех выносила женщина.

Бряцает оружие о землю, падает и застывает безмолвным памятником человеческому безрассудству и жестокости. Пустеет поле боя, уходят люди домой. Пахать землю, растить хлеб, праздновать жизнь.