— И что он, куда-то к нам таскать ее будет?

— Вот почему ударник — основа начинающей группы. У него обычно и есть первая репетиционная база, гараж то бишь, а в ней вожделенная ударная установка.

— Но такой богатый барабанщик уже играет в какой-нибудь группе, зачем ему мы?

— Этот вопрос стоит многого…

— Ты же сама рассказывала, что Летов вообще ставил большой чемодан и по нему нему барабанил. Или по старому дивану, я уже не помню.

— Да это не проблема. И скорее всего, начинать придется с чемодана или дивана. Главное начать.

Чтобы начать, Нюта выискивала среди объявлений в рок-шопе подходящие и обзванивала потом номера. Первый такой звонок ей очень запомнился, ибо в трубку она услышала: «Урлупю, урлупю!». Что показалось ей странным и больше она туда не звонила.

Потом были какие-то козлы, приглашавшие все обсудить за пивом, еще один сразу отмёл — не мой уровень! Следующий оказался пьяным и рыгал в трубку. С девушкой, обладательницей настоящего меццо-сопрано, за несколько скучных телефонных разговоров подружиться не удалось, а от прозвучавшего меццо-сопрано у Нюты в ухе долго потом звенело. Вокалист Паша — мощный гроулинг — сообщил, что ему сейчас не до группы, он готовится в институт. Вокалист Женя внезапно женился, и, по его словам, объявление потеряло силу и вообще он раздал всю свою фонотеку и больше этим не увлекается.

Кажется, что все объявления из рок-шопа были прокляты, и писавшие их люди покидали обойму, либо находили себе группы до того, как им звонила Нюта.

Там, там, за вокзалом, с Соломенки по Батыевой горе шла Нюта.

Около авиакасс Миша вдруг резко замер посреди улицы, странно расставил руки и начал ими двигать. Только по движениям пальцев левой руки Кира догадалась, что Миша изображает игру на гитаре.

— Что с тобой? — спросила.

Миша какое-то время не отвечал, продолжая одухотворенно перебирать пальцами. Он ведь не только неформал, но еще и меломан, а может быть и известный музыкант, только инкогнито. Не хочет, чтобы его слава затмевала простоту общения.

Вернувшись взглядом на землю, Миша пояснил:

— Так, вспомнил один соляк…

И не продолжил. Ему хотелось сыпануть жаргоном, которого он не знал, а будучи каким-никаким писателем, понимал, что нелепо говорить чужими словами, не из души. Из души лез только непонятный «ништяк», значение коего было для Миши туманным, да и сама затея с немым музыцированием на улице показалась ему стыдно глупой, захотелось ввинтиться в землю, закрыть уши руками, зажмурить глаза, оказаться дома. Раз, два, три. Он всё так же стоял напротив авиакасс, мимо вниз и вверх по наклонному бульвару шли люди.

Впереди, за тополями, уже маячил памятник-шпиль на площади Победы и громада гостиницы «Лыбедь» рядом с универмагом.

Но они внезапно свернули направо, в узкую улочку, потому что Кира вдруг предложила:

— Хочешь посмотреть на интересный домик?

Зеленый и двухэтажный, облупленный, он стоял на круглом пригорке, отгородившись сетчатым забором от узкого проулка. Миша сразу решил, что там психоневрологический диспансер, но оказалось иное — туберкулезный! Он сразу задержал дыхание и старался не дышать, пока не отошли, только угумкал Кире в ответ.

Переулок заворачивал в кручу, они с Кирой нырнули между домами налево, там была лестница среди зелени, и сошли на зажатую между старыми доходными домами улицу Чкалова. Под ней, там, под этим с трещинами асфальтом, скрывался студеный ручей.

— Забыли про велотрек! — треснула себя ладонью по лбу Кира.

— Какой велотрек?

— А там! — махнула рукой, — Но уже некогда, опаздываем! Заброшенный велотрек.

Глава 11

— Господин Пуго не одобряет, — раздалось из шкафа. Они и так питались тускло, скудно, набивая якобы лишние деньги в трехлитровые банки, и запихивали их под кровати. Фонд господина Пуго.

— Каша «Артек» это слишком расточительно, — продолжал глухой требовательный голос, — Переходите на гречку!

— Мы в будни едим гречку, а сегодня воскресенье, к тому же государственный праздник, надо отметить, — Маша одна могла еще возражать, взрослые нет, сдулись.

— Не перечить! — крикнул Пуго и стукнул в стенку шкафа.

За наглухо задвинутыми портьерами вечерело, улицей возвращались домой прохожие, не ведая, что всего в десятке метров от них за унылым столом сидит погибшая семья.

— Жрите скорей! — потребовал господин Пуго, — Жрите и идите в коридор! Не заходите час, два, пока не позову! Где моя доска?

— Тут где обычно, — ответила Маша.

— Я буду играть!

В кухне, в банках, всюду стоял чайный гриб. Всё началось с чайного гриба, он был как-то связан с господином Пуго, но для Маши связь являлась неразрешимой. Папа догадывался, в чем дело, почти догадался, но потом его мысли выхолостил Пуго, и глаза папы стали такими же пустыми, как у мамы, а мама погибла давно, очень скоро, как только завела обычай пить чайный гриб и разводить его все больше и больше. Это был необычный гриб, его взяли домой из жалости, в пустой, пахнущей лекарствами квартиры умершей тетки. Маша сама, своими руками завернула банку с грибом в кулек и осторожно везла, вместе с несколькими кактусами и денежным деревом.