Глава 18

И были те мастерские не мансардой, где при свечи жалком свете творит шедевр за шедевром чахоточный художник, чьи полотна здесь же и скапливаются одно за другим, у стены, и связываются паутиной прочнее корабельного каната. Умрет художник, станут картины его знамениты, а сам почитаем.

А были мастерские те высоки, просторны и полны света, а солнце заглядывало туда по четвергам и пятницам, и вообще во всякий день будний и воскресный, ибо электрический свет для масляной краски вреден, одна лампочка дает краске один цвет, другая — другой, верно только солнце, пусть обиженное из-за туч, пусть яростное в синей стали неба, но — я верно, положись на меня.

— Тебе точно ничего от твоего бати не будет? — спросила Нюта Киру, когда та отпирала ключом дверь поднебесной мастерской. По пути, всей гурьбой зашли к Кире домой. Зашли без ключа, а вышли с ключом, и поехали выше на лифте.

— Точно, да не волнуйся, — ответила Кира.

А свет тот падал внутрь из огромных окон и частью даже с потолка, где тоже были окна. На плохого паркета полу стояло несколько этюдников и больших мольбертов, с разной степени готовности картинами, где бледные, с искаженными лицами люди открывали желтые ромбические глаза и протягивали с холстов руки вперед, к зрителю, дабы возложить длани свои на плечи, а то и на горло. Страшно, страшно тут находиться.

Пахло масляной краской и резко, по-керосинному, особым растворителем, который стоял тут же на подоконнике, в больших прозрачных бутылях. На ярлыках была надпись: «Пинен».

— Дышать трудно, но можно, — заключил Лёша. Нюта и Шура расчехляли гитары.

Глава 19

Соберите вещи. Миша понял, что обречен. Он вспомнил киношное — не трогайте меня, я психический! — и стал кричать это до хрипоты, и спрятался под кровать. Там ему стало еще больнее, он вылез, а Татьяна молча и быстро таки собирала вещи, а врачи ждали. Без Миши они не уедут. Как давно ты катался на микроавтобусе?

Потом его везли, долго везли. Так больница на Подвысоцкого рядом. Зачем долго? Он спросил у мамы, она обратилась к упитанному врачу или санитару, не поймешь. Тот сказал, что сегодня по скорой дежурит больница железнодорожников на ДВРЗ.

— Где это? — Татьяна испугалась. Она, как и Миша, не знала. Они только пару раз в жизни слышали это название.

— Поселок Дарницкого Вагоноремонтного завода, — пояснил доктор, — Почти за Киевом. Больница там замечательная. Врачи старой закалки.

По мерному чередованию темноты и света за окном Миша понял, что едут мостом Патона. На левом, низком берегу Киева Миша бывал редко, хотя постоянно видел его белые жилмассивы с Днепровских круч ботсада. Казалось, то какой-то другой мир, далекий как иная страна, только соединенный с древним Киевом мостами. Но ДВРЗ… Это вообще уже где-то на краю земли, пределы обитаемого мира.

— А как туда добираться? — спросила Татьяна.

Глава 20

— А как туда добраться? — спросила Нюта. Она сидела у себя дома, над Протасовым яром, и по километрам проводов ее голос в виде электрических колебаний, через телефонную станцию, попадал в трубку в Доме Художников, в Бастионном переулке. Не это ли чудо? Кира ответила:

— Тридцать второй трамвай прямо туда едет.

Это она знала наверняка от мамы Миши. Татьяна ей позвонила, по просьбе сына. Вчера его прооперировали и он остался на стационаре, хотя грозился убежать, но Татьяна посулила ему купить игровую приставку, и он остался.

Нюта перезвонила Шуре, а к вечеру, что ли, когда уже начало смеркаться, трамвай тридцать второй долго вёз их на ДВРЗ — сначала с левого берега на правый, потом к Ленинградке, потом свернул и катил, катил, катил. В окнах проплывали то послевоенные дома вроде тех, что строили немцы на Пятачке, то темнели крыши и сады частного сектора, то даже лес.

Наконец они въехали в тихий район, где по сторонам улицы росли обветшалые сталинки. Огибая сквер с большими деревьями, трамвай пошел на кольцо. А там высадились — и к главной улице, мимо двухэтажного декоративного домика, как и говорила Татьяна.

— Даже не верится, что мы в Киеве, — сказала Нюта.

— Да, как другой город, — согласилась Шура, — Другой темп жизни.

— По темпу кстати похоже на наш Печерск, — Кира на родной Зверинец говорила «Печерск», как делают все жители Зверинца.

У перекрестка спросили сонного прохожего, где больница, тот красноречиво махнул рукой — а там. Оказалось, совсем рядом. От главной улицы по боковой, миновали один дом, и дальше на небольшом пригорке стояло голубоватое, тоже сталинской архитектуры здание. И пригорок, и здание напомнили Кире тубдиспансер, который она показывала Мише. Территорию ограждал от улицы сетчатый забор. Внутри вдоль нескольких дорожек росли сосны, еще больше сосен виднелось позади.

Ребята поднялись по лестничке в калитку и за ограду, но оказалось, что они приняли за больницу детский сад, а больница была следующей, на том же холмике. Несколько соединенных висячим коридором корпусов — двухэтажный старый и относительно новый о трех, с лишаем выпавшей плитки по стенам.