— Это хорошо или плохо?

— Для меня — лучше и быть не может.

— Тебе не нравится жизнь? — я успеваю словить его взгляд, упавший на моё запястье, где виден один чёткий шрам, свидетельствующий о моей второй попытке убить себя.

Банальнее и быть не может, знаю, но тогда, лёжа на полу в ванной и захлёбываясь в собственных слезах, мне казалось, что это единственный верный способ.

Смутившись, я прячу руку от Майера. Он замечает это.

— Обратил на него внимание ещё на выставке.

— Казалось, что только это поможет мне избавиться от боли, — решаю оправдаться.

— А сейчас?

— Сейчас тоже так кажется, — отвечаю отчаянно с смешком. — Но теперь научилась жить со своей болью.

Отведя от Итана взгляд, вновь смотрю на мерцающий город. Закат достигает пика своей красоты. Решаю, что самое время сделать снимки.

— Постой, — хватает меня за руку, когда я хочу достать фотоаппарат из сумки.

Вздрагиваю от его прикосновения. Тело немеет.

— Прости, — он отпускает запястье, заметив мою реакцию. — Просто хотел сказать тебе, что, если однажды снова захочется повторить это, — он указывает на шрам. — Позвони мне. Я не знаю, что нужно говорить в таких случаях, но обещаю, что выслушаю и поддержу.

— Спасибо, Итан. Но, обычно, людям редко удаётся поддержать. Конечно, если речь не о специалистах.

— Тогда давай будем считать, что я специалист, — он смотрит на меня тёплым взглядом. Ни капли осуждения, которое я так часто вижу в глазах, смотрящих на меня.

Узнав про попытки самоубийства, неважно каким образом, люди всегда смотрят искоса, а после начинают считать нездоровой. Они скрывают своё отношение за натянутой улыбкой, но ты чувствуешь каждой своей клеткой, как они тебя презирают. С Итаном же наоборот, складывается впечатление, словно я нахожусь под крепкой отцовской защитой, и здесь меня всегда поймут.

Я не могу ничего ответить. До сих пор стою на месте, ощущая его прикосновение на своей руке.

— Попробуй сделать кадр отсюда, — вовремя переводит он тему, встав со своего места и уступив его мне.

Слушаюсь. Настраиваю фотоаппарат под ночную съёмку, как учила Диана, и принимаюсь за работу.

Первые десять минут я еле держу камеру в руках. Переживаю, боюсь сделать что-то не так и не оправдать ожиданий Майера. Он внимательно следит за мной, даёт советы, предлагает новые идеи для съёмки. И вскоре я забываю, что передо мной мой учитель и профессиональный фотограф, становится легко, как с другом.

— Мне нравится, — произношу я, когда заканчиваю съёмку и пересматриваю снимки. — Как тебе? — с волнением спрашиваю у него и протягиваю камеру.

Он смотрит на экран, пролистывает фотографии и поднимает взгляд на меня.

— Хорошая работа.

— Тебе, правда, нравится?

— Я бы не стал тебе врать, — возвращает мне фотоаппарат. — Ты талантлива.

Благодарю его. Чувствую себя окрылённой после его оценки. Он делает пару замечаний, но говорит ничего не исправлять.

— У меня своеобразное, иногда неверное, представление о фотографии, поэтому, лучше дождись оценки Дианы. Она в этом профессионал.

— А мне нравится твоё виденье. У тебя в кадре женщины преображаются. Я смотрю на них, и у меня складывается ощущение, что каждая рассказывает мне свою историю, непохожую ни на одну другую.

— Красивое описание моего творчества. Спасибо, ёжик, — улыбается мне.

— Ёжик? — удивлённо смотрю на него.

— Ты, как ёжик, боишься людей и закрываешься от них, — улыбается. — А ещё, такая же милая.

Мне нравится его сравнение, оно заставляет меня умилиться.

Я подхожу к парапету, облокачиваюсь на него и смотрю вниз. Если бы два года назад я знала про это место, то обязательно пришла сюда, чтобы птицей полететь вниз. Но сейчас, единственное, что хотелось сделать, стоя на краю крыши — это ещё немного насладиться закатом и городом, покрывающимся сумраком.

— Ты не голодна? — подходит сзади Итан и встаёт рядом. Следует моему примеру и облокачивается на ограждение.

— Даже не знаю, — смотрю на него. — Я редко испытаю чувства голода.

— Депрессия или всегда так было?

— Скорее, первое.

— Любишь гирос?

— Очень, — произношу с лёгкой улыбкой на лице, вспомнив папу.

Воспоминания уносят меня в прошлое. Папа редко рассказывал что-то про свою прежнюю жизнь, однако, всегда приводил нас к одному фургону, где пожилой мужчина готовил гирос. Я пробовала их во многих местах, даже в столице, но вкуснее, чем у этого мужчины, не ела нигде. Помню, мы садились за маленький деревянный стол, что стоял у фургона, кушали всей семьей, смеялись и очень часто к нам присоединялся тот самый старичок. Сейчас, когда Итан сказал про гирос, мне захотелось именно туда. С родителями, с сестрой. Смеяться до слез. Или просто сидеть, смотреть друг на друга и морально поддерживать после тяжелого дня.

— Присоединишься ко мне? Я знаю одно место, уверен, оно тебе понравится, - прерывает мои воспоминания Итан.

— Прямо сейчас?

— Прямо сейчас.

— Но ты видел время? Это место будет работать?

— Будет, — отвечает уверенно. — Ну так что?

— Почему бы и нет?

Решаю принять его приглашение. Я так давно ни с кем не гуляла, не сидела в кафе, не общалась. Я не беру в счёт миссис Лоран, уверена, она меня жалеет, поэтому иногда заставляет выйти с ней развеяться. Но нет больше в моей жизни шумных вечеринок, танцев и прогулок с друзьями до самого утра. Всё испарилось в один миг. Ребята не выдержали моей затяжной депрессии и исчезли. Я не виню их, редко кому удаётся справится с человеком, который потерял смысл в жизни и, кроме как страдать и плакать, больше ничего не умел делать. Это я сейчас научилась снова говорить, жить, контактировать с людьми, но первый год был невыносимым не только для меня, но и для тех, кто меня окружал и пытался помочь.