— Здесь что-то не так. У нас же благополучная семья…

— Мирон Алексеевич, что такое «благополучная семья»?

На ответ Петельников не надеялся: уж слишком очевидна в его словах ирония. Но Желубовский, расстроенный мыслями о сыне, ничего не заметил и заговорил горячо:

— Мы с женой не гуляем, не пьем и даже не курим! У обоих высшее образование и ответственная работа. В доме полный достаток. Где он мог набраться плохого?

— Там, где бывает вечерами.

— Где он бывает вечерами?

— А вы не знаете?

— Товарищ Петельников, вечерами я сижу тут или на каких-нибудь собраниях, или хожу по цехам, или еду в командировку.

— Тогда, Мирон Алексеевич, должен вас огорчить: семья ваша крайне неблагополучная.

— То есть?

— Какое благополучие, коли отец не обращает внимания на сына.

— Я занят двадцать четыре часа в сутки!

— Вот я и говорю: семья неблагополучная.

Вошла секретарша, — видимо, предложить еще кофе, — но, глянув на лицо начальника, осторожно прикрыла дверь. К нему, к кофе, кроме печенья и бутербродов идет тонкая, может быть, даже изысканная беседа, как и аромат самого напитка. Петельников, пока у Желубовского не было для этой беседы слов, думал, где удобнее всего пить кофе. Не дома: обязательно вызовут; не в райотделе: обязательно поедешь на происшествие; не в кафе: обязательно кто-нибудь помешает; не в поезде: там обязательно пьют чай; не в многодневной засаде, где кофе в термосе… И капитан решил, что приятнее всего пить кофе в гостях, где он и вкусен, и никуда не вызовут. Петельников был вроде бы в гостях. Что же мешает уютному кофепитию?

— А куда же вы смотрите? — уже не сдерживаясь, прикрикнул Желубовский на капитана, как на подчиненного.

— Ну у вас и диапазончик… От «этого не может быть» до «куда вы смотрите».

— Подростка втягивают в шайку, а вы бездействуете?

— А вы, отец, почему бездействуете, когда сына втягивают в шайку?

— Вас поставило государство!

— Мирон Алексеевич, а почему государство должно ставить специальных людей — милиционеров, педагогов, воспитателей, — которые обязаны делать за вас святую вашу работу?

— А разве мы с женой ее не делаем? Гитара! Пустяк, поэтому я о ней и не знаю. Григорию все дано для всестороннего развития. Поехать на машине — пожалуйста, я сам сажусь за руль. Книги, радиоаппаратура, одежда, путешествия… Знаете, что мы решили ему приобрести? Компьютер.

— А он больше всего любит гитару, которую, вероятно, купил на сэкономленные деньги.

— У Григория нет сэкономленных денег! Он их получает столько, сколько ему необходимо. Мы придерживаемся современной системы воспитания.

— Это не система воспитания, а система развращения.

— Чем же мы развращаем?

— Извините, мещанством.

Желубовский вскочил и ринулся к двери. Капитан с недоумением поставил выпитую чашку. Куда он? К директору, в милицию или к сыну?.. Но Мирон Алексеевич описал дугу по кабинету и, словно раздумав, вернулся на место. Теперь за столом сидел не подтянутый и нетерпеливый заместитель директора, а растрепанный мужчина с тревожными глазами, покрасневшим лицом и поникшим галстуком.

— Что же теперь делать?

— Дадите еще кофе — скажу, — улыбнулся Петельников.

Желубовский ткнул кнопку. Вошедшая секретарша, догадавшись о непростом их разговоре, тревожно спросила своего начальника:

— Печенья принести?

— Ага, — нахально ответил капитан.

Подтверждался его вывод о том, что надежнее всего пить кофе в гостях. Печенье оказалось не магазинным, сладким и сдобным: видимо, пекли в столовой объединения. И свежезаваренный кофе пахнул ароматом. Петельников на несколько минут увлекся. Потом зазвонил телефон. Словно разбуженные его звуком, затрещали и другие два аппарата. И пока громыхали три звонка, капитан уминал печенье, надеясь еще и на время трех телефонных разговоров. Но Желубовский трубок не взял.

— Мирон Алексеевич, я знавал отца, который ради детей отказался от должности главного инженера.

— Прикажете идти в слесаря?

— Не знаю.

— Уйти матери с работы? Или нанять воспитателя? Услать в другой город? Или просто высечь его?

— Ваша ошибка в том, что вы создали для сына особые условия.

— Как же иначе! Ребенок, счастливое детство, цветы жизни…

— Мирон Алексеевич, я не педагог, я милиционер… Но по-моему, дети должны жить той жизнью, которой живут взрослые.

— Труды, нервотрепки, спешки, недосыпы, заботы, неприятности… Все это нашим детям?

— Да. Только в других, в ребячьих дозах.

— Почему же он не переживал вместе со мной? Я многое в жизни успел, много сделал хорошего… Почему он берет пример со своей компании, а не с меня?

— Мирон Алексеевич, когда вы делали хорошее, вашего сына не было рядом. Вот и сделайте, чтобы теперь он всегда находился как бы рядом с вами.