О том, как фабриковалось это дело и как выбивались «собственные показания», можно судить по материалам дела по реабилитации ГВП. Уже при Ягоде имели место факты принуждения арестованных к признанию вины путём физического воздействия на них, о чём знал Сталин. Особенно широко физическое насилие стало применяться при Ежове (известно изречение «ежовые рукавицы»). Сталин так разъяснял «санкцию» на избиение неподатливых арестованных: «Известно, что все буржуазные разведки применяют методы физического воздействия против представителей социалистического пролетариата и притом применяют эти методы в самой отвратительной форме. Возникает вопрос, почему соцорганы госбезопасности должны быть более гуманны по отношению к бешеным агентам буржуазии и заклятым врагам рабочего класса и колхозников. ЦК ВКП(б) считает, что методы физического воздействия должны, как исключение, и впредь применяться по отношению к известным и отъявленным врагам народа и рассматриваться в этом случае как допустимый и правильный метод». Санкция ограждала следователей-авантюристов и садистов от какой-либо ответственности за глумление над людьми, запросто объявленными «бешеными агентами буржуазии, заклятыми врагами» и лишенными всякой возможности на защиту. Как добывались «доказательства» о военном заговоре с участием Тухачевского? Каким предстал на первом допросе перед следователем-капитаном Ушаковым-Ушимирским, арестованный маршал: «В гимнастерке без ремня, с оборванными петлицами, на которых совсем недавно были маршальские звезды. А на гимнастерке зияли следы от вырванных с неё знаков – орденов боевого Красного Знамени». Кто он теперь? Да ник то… Отсюда соответственно обращение с ним. Не случайно на протоколе допроса Тухачевского осталось несколько «бурых пятен». Проведенная судебно-химическая экспертиза дала заключение: «Это – следы крови человека» … Прежде, чем составить протокол, в котором значилось, что Тухачевский стоял во главе заговора, «опытный» Ушаков решил «ошеломить» арестованного мар шала изобличающими его очными ставками. К ним уже были «подготовлены» ранее сослуживцы Тухачевского комкоры Примаков В. М., Путна В.К. и Фельдман Б. М. Положенных по закону протоколовочных ставок в деле не оказалось, они видно, не составлялись. Ушаков заставил Тухачевского написать несколько заявлений на имя Ежова с признанием своей вины в организации заговора.

Ушаков: «…мне самому приходилось в Лефортовской (и не только там) бить врагов партии и Советской власти, но у меня никогда не было представления об испытываемых избиваемым муках и чувствах. Правда, мы не били так зверски, к тому же допрашивали и били по необходимости, и то – действительных врагов… Можно смело сказать, что при таких изобличениях волевые качества человека, как бы они ни были велики, не могут служить иммунитетом от физического бессилия, за исключением, может быть, отдельных редких экземпляров людей». К таким редким типам людей относился комдив (впоследствии генерал армии) А. В. Горбатов, который был арестован в октябре 1938 г. Во время следствия в НКВД подвергался пыткам, но виновным себя не признал. Горбатов писал: «Допросов с пристрастием было 5 с промежутком двое-трое суток, иногда я возвращался в камеру на носилках. Затем дней 20 мне давали отдышаться… когда началась третья серия допросов, как хотелось мне скорее умереть!» Так добывались «собственные признания».

О существовавшей в то время практике физического воздействия на арестованных, красноречиво свидетельствует рассекреченный приказ МВД СССР № 0068 4 апреля 1953 г. «О запрещении каких-либо мер принуждения и физического воздействия», в констатирующей части которого сказано: «МВД СССР установлено, что в следственной работе органов МГБ имели место грубейшие извращения советских законов, аресты невинных советских граждан, разнузданная фальсификация следственных материалов, широкое применение различных способов пыток – жестокие избиения арестованных, круглосуточное применение наручников на вывернутые за спину руки, продолжавшееся в отдельных случаях в течение нескольких месяцев, длительное лишение сна, заключение арестованных в раздетом виде в холодный карцер и др. По указанию руководства бывшего МГБ СССР избиения арестованных проводились в оборудованных для этих целей помещениях в Лефортовской и внутренних тюрьмах и поручались особой группе специально выделенных лиц, из числа тюремных работников, с применением всевозможных орудий пыток.

Такие «изуверские методы допроса» приводили к тому, что многие из невинно арестованных доводились следователями до состояния упадка физических сил, моральной депрессии, а отдельные из них до потери человеческого облика. Пользуясь таким состоянием арестованных, следователи-фальсификаторы подсовывали им заблаговременно сфабрикованные «признания» об антисоветской и шпионско-террористической работе».

Добытые таким путём признательные показания подсудимых, являлись основой для формирован ия расстрельных списков, направляемых в суд для вынесения приговора, подписывал их лично Сталин после получения предварительных виз – начиная от руководства НКВД до членов Политбюро. Сославшись на показания арестованных крупных военачальников, Сталин заявил, что в стране раскрыт военно-политический заговор против советской власти, стимулировавшийся и финансировавшийся германскими нацистами. В 2020 г. была рассекречена, пролежавшая больше 80 лет под секретным спудом, только небольшая часть докладной записки С.М. Будённого наркому обороны К. Е. Ворошилову о своих впечатлениях о суде над М. Н. Тухачевским. Остальная, большая часть докладной записки остаётся под этим спудом. В чём причина, побудившая Белова и Будённого взяться за перо. По нашему мнению, они оба были настолько близки к Ворошилову и Сталину, (они принадлежали к одной группировке– конников), что могли бы проинформировать их устно о своих впечатлениях. Но почему-то об их впечатлениях понадобился письменный отчёт? Остаётся предположить, что он нужен был И.В. Сталину и К.Е. Ворошилову, чтобы удостовериться насколько ловко им удалась фабрикация дела и обмануть общественность. И Будённый в своей докладной записке пишет об этом Ворошилову. И начинается она так: «Хочу изложить Вам свои впечатления по прошедшем у 11.6.37 г. процессу контрреволюционной военной фашистской организации…»: «В своём выступлении на заседании суда Якир остановился на сущности заговора, перед которым стояли задачи о реставрации капитализма в нашей стране на основе фашистской диктатуры. К этому они должны были прийти двумя путями: во-первых, свержением существующей власти внутренними силами, при помощи вооружённого переворота и, во-вторых, если первое не будет осуществлено, то при помощи военного поражения, с участием интервентов в лице германского фашизма, японского империализма и Польши. При последнем варианте в виде компенсации интервентам им отдавалась часть территории нашего государства: Украина – Германии, Дальний Восток – Японии. Для поражения советских армий у заговорщиков была договорённость с германским Генштабом в лице генер ала Румштедта и генерала Кёстринга, и специально составлялся план поражения РККА во время войны. По словам Якира, у них было решено, что для данного дела все средства хороши. Как на политическую фигуру заговорщики ориентировались на Троцкого и его блок, в который входили троцкисты, зиновьевцы, правые, националисты, эсеры, меньшевики и т. д. К концу Якир заявил, что в нём сочетались два Якира. Один, дескать, советский, а другой – враг народа, предатель, шпион, диверсант, террорист – всё, что хотите. В последующих выступлениях подсудимых все они держались в этих же рамках выступления Якира».

Такие показания у подсудимых добывались следователями НКВД «изуверскими методами допроса» с помощью всевозможных орудий пыток. Фабрикуя это дело, зачинщики его, по сути дела, нарисовали для заговорщиков такую программу, которую осуществляли указанными выше методами следователи НКВД. Судя по впечатлениям Будённого, фальсификаторы добились желаемых результатов. Эксперимент удался. Этот опыт дал им основание для расширения эксперимента, что нашло своё выражение в массовых репрессиях, которые последовали после суда и в первую очередь затронули окружение осужденных и военспецов, а затем весь командный состав РККА.

Каким мог быть приговор? Его содержание объявлено приказом наркома обороны Ворошилова № 296 от 12.06.1937. В нём сообщалось: «С 1 по 4 июля с.г. в присутствии членов правительства состоялся Военный совет при народном комиссаре обороны СССР. На заседании Военного совета был заслушан и подвергнут обсуждению мой доклад о раскрытой НКВД предательской контрреволюционной военной фашистской организации, которая, будучи строго законспирированной, долгое время существовала и проводила подлую, подрывную, вредительскую и шпионскую работу в Красной Армии». 11 июня 1937 г. Специальное судебное присутствие Верховного Суда СССР признало всех подсудимых виновными в нарушении воинского долга (присяги), измене РККА, измене Родине и постановило: «Всех подсудимых лишить воинских званий, подсудимого Тухачевского – звания Маршал Советского Союза и приговорить всех к расстрелу». 12 июня 1937 г. приговор был приведён в исполнение…

Против них было выдвинуто другое тяжкое обвинение–вредительство с целью ослабления мощи Красной Армии. Вредительство со стороны Тухачевского и поддерживающих его Якира и Уборевича расценивалось судом как настойчивое внедрение концепции ускоренного формирования танковых соединений за счёт сокращения численности и расходов на кавалерию. С резким осуждением такой концепции выступил на суде С.М. Буденный. Председатель суда Ульрих неизменно спрашивал: «Вы подтверждаете показания, которые давали на допросе в НКВД?» Когда Тухачевский, Якир, Уборевич, Корк пытались что-то разъяснить, Ульрих обрывал: «Вы не читайте лекций, а давайте показания». Однако подсудимые продолжали утверждать, что они правы, что будущая война будет войной моторов… Наконец выяснялся вопрос: был ли среди подсудимых сговор по поводу отстранения Ворошилова от руководства Красной Армией? Все они признали, что разговоры об отстранении Ворошилова между ними велись. Уборевич уточнил: когда решили поставить в правительстве вопрос о Ворошилове, то «нападать на него по существу уговорились с Гамарником, который сказал, что крепко выступит против Ворошилова». Почему хотели выступить против Ворошилова? Какие ошибки и упущения могли быть поставлены в вину наркому? На суде этого не выясняли. Желание подсудимых обратиться в правительство расценили как вынашивание террористических намерений в отношении Ворошилова.

Во главе Википедии «Противостояние в командовании РККА» говорится, что деятельность Тухачевского по реформированию вооружённых сил и его взгляды на подготовку армии к будущей войне встречали сопротивление и оппозицию в наркомате обороны. По разным причинам к Тухачевском у относились с неприязнью маршалы Ворошилов, Будённый, Егоров, командармы Шапошников, Дыбенко, Белов. Все они были выходцами из 1-й и 2-й Конных Армий. В свою очередь, у рядовых начальников (Тухачевский, Гамарник, Уборевич, Якир) сложилось резко критическое отношение к деятельности Ворошилова на посту наркома обороны. Маршал Г. К. Жуков рассказывал писателю К.М. Симонову: «Нужно сказать, что Ворошилов, тогдашний нарком, в этой роли был человеком малокомпетентным. Он так до конца и остался дилетантом в военных вопросах и никогда не знал их глубоко и серьёзно. А практически значительная часть работы в наркомате лежала… на Тухачевском, действительно являвшимся специалистом. У них бывали стычки с Ворошиловым и вообще существовали неприязненные отношения. Ворошилов очень не любил Тухачевского…»